Моника сзади удивленно вздыхает.

– Мне тут не на что их поставить, – произносит он и по-медвежьи отходит, – а на стены вешать как-то пафосно.

Гиперреализм, и с первого взгляда – безупречный. Не на сто процентов ее стиль, но у Флоренс перехватывает дыхание: она узнает в главном герое маленького Тьяго. Он испуганно смотрит зрителю в глаза, а позади, с доброй сотней мелких деталей, изображен Медельин, из которого родом их семьи.

– Давай я сначала все открою, а потом объясню? – предлагает Тьяго.

– Конечно, поступай, как считаешь нужным, – произносит Флоренс.

Пять картин объединены одним персонажем, взрослеющим по мере того, как обнажаются полотна, но фон постоянно меняется. Разные люди, предметы, настроение. Его объяснения здесь не нужны: тема понятна с первого взгляда. Недавно она уже видела эти эмоции. Тот стрит-арт в Париже… Их объединяет одна тема. Мигранты, их чувства, их боль. То, с чем они сталкиваются каждый день, от брезгливого непонимания до откровенной ненависти.

И что бы ни происходило, персонаж – хоть это и сам Тьяго – остается колумбийцем. Флоренс чувствует, замечает в маленьких деталях. Сложно дышать: ей будто спустили знак свыше.

– Как называется? – сглотнув комок в горле, спрашивает она.

– Пять стадий, – отвечает Тьяго.

Флоренс снова переводит взгляд на первую картину. Как она сразу не заметила? Это ведь испуганное отрицание. В подростке на второй – гнев. В школьнике, одетом в форму футболиста, но все равно перемазанном краской, – торг. В уставшем студенте, сидящем на каменном полу мастерской, – депрессия.

На последней картине Тьяго того же возраста, что и сейчас. Он вплетает колумбийские мотивы в свой образ, но уже не переживает так сильно. Он спокоен и куда более уверен в себе. Принятие.

Это то, чего не хватало парижскому граффити. Там было чистое отчаяние, где нет выхода. Нет светлого будущего – все предопределено, бесконечная борьба не имеет исхода.

У Тьяго получается сделать жизнеутверждающее высказывание, которое в конце оставляет только светлые чувства.

– Я хочу это выставить, – шепчет Флоренс и поворачивается к нему.

– Правда? – удивленно открывает рот тот. – Но я…

– Мы – родня, – слабо улыбается она, – ты же не откажешь?

– Нет, что ты, я наоборот… Да, да, конечно.

Эти картины должен увидеть Джек: в них как раз то, чего ему не хватает. Надежда.

Внутри щелкает, глаза мгновенно намокают. Горло перехватывает, и сказать что-то становится невозможно. По щекам катятся слезы, Флоренс начинает мелко трясти. Черт, только не сейчас.

Она выставляет вперед руку, показывает на себя и выбегает из мастерской. На улице истерика становится хуже: Флоренс сползает по стене, откровенно рыдая и всхлипывая. В голове остается всего одна мысль: они с Джеком больше не увидятся.