Если честно, я даже рада, что игра была выездной. Хотя бы нашим болельщикам не пришлось лично наблюдать за разворачивающейся катастрофой.

– Я не знаю, что вам сказать, – тем временем продолжал Гарднер. – И не хочу. Даже видеть вас не хочу, – произнес он убийственно спокойно, а затем оглядел остальных тренеров. – Если у кого-то есть комментарии, прошу, не стесняйтесь. У меня просто нет слов.

Уф-ф.

– На вас было стыдно смотреть, – произнес Култи, стоило Гарднеру замолчать. Он стоял в двух шагах от него, держа руки на бедрах, и смотрел на нас с привычной серьезностью. – Худшая игра, что я видел. Единственная, кто сегодня хоть что-то делал, это тринадцатая. Остальные, – тут он встретился со мной взглядом, – играли просто позорно.

Да. Его слова вонзились в самое сердце. Я прекрасно понимала, к кому он обращается. Признаю, я сегодня не блистала, но и проиграли мы не только из-за меня.

Единственное, о чем я жалела – что сорвалась на Женевьеву во втором тайме.

– Спишь с тренером, вот тебя и не заменяют, – сказала она, когда я промахнулась по воротам второй раз за вечер.

Могла ли я пропустить ее слова мимо ушей? Конечно, но на тренировке перед игрой она толкнула меня без всякой причины, а потом еще и не извинилась. Мало того, через минуту она толкнула меня еще раз. Я просто не выдержала.

Тогда я думала, что просто сказать ей не лезть не в свое дело и сосредоточиться на игре будет куда хуже, но я ошиблась. Гарднер вывел меня с поля за пятнадцать минут до конца второго тайма.

Я не собиралась оправдываться. Просто сидела в раздевалке, держала язык за зубами и слушала, как помощник тренера повторяет слова Култи и Гарднера, но в более конструктивной манере. В отличие от них, он склонялся скорее в сторону «я в вас разочарован», чем «вы все говно».

Дженни Милтон, наша тринадцатая, сидела рядом; она толкнула меня локтем, когда закончила снимать ленту с рук. Мы проиграли по двум причинам: не забили сами, и наши защитники не помогли Дженни с обороной ворот, когда команда Кливленда перешла в нападение. Она пропустила удар, но ее сложно винить: в конце концов, она единственная не завалила игру.

– Вот это они разошлись, – пробормотала она, округлив глаза.

– Задница аж отсюда болит, – согласилась я, снимая гетры.

Дженни незаметно кивнула в сторону Женевьевы.

– Что она такого сказала?

Видимо, она одна и не слышала.

– Несла всякий бред. Якобы меня не заменяют из-за Култи, – ответила я, сверля взглядом бутсы. – В общем, херню. – Настроения говорить об этом не было, поэтому я встала, быстро избавилась от остальной униформы, а потом обмоталась полотенцем и стянула трусы и спортивный лифчик. – Пойду в душ, – сказала я ей с улыбкой, чтобы она не подумала, будто я не хочу с ней разговаривать. Все дело в Женевьеве: я не хотела говорить конкретно о ней.