Я поджала губы, ловя каждое слово из их препирательств.

– А с тех пор других женщин рядом со мной ты не видел.

– Да, поэтому мама говорит, что тебе нужно покрасить волосы, чтобы была девушка, а ты не хочешь.

– Если ты пошел в меня и сам начнешь седеть, когда тебе будет немногим за двадцать, тогда посмотрим, как ты запоешь, чувак, – иронично заметил Роудс.

Эймос фыркнул.

И тут меня черт дернул вмешаться.

– Не знаю, как тебе, Эйм, а мне нравится такая седина. Выглядит очень красиво!

Она мне действительно нравилась. Хотя говорить этого не следовало, поэтому я дала задний ход и, заметая следы, добавила:

– И не знаю, как другим, а по мне, так твои родители поступили замечательно. В самоотверженности и любви нет ничего некрасивого.

Он заглотил наживку, хотя по-прежнему был настроен скептически. И, очевидно меняя тему разговора, неожиданно спросил:

– А где ваш отец? Вы никогда о нем не говорите.

Вот я и попалась…

– Мы встречаемся раз в несколько лет. Разговариваем от случая к случаю. Он живет в Пуэрто-Рико. Они с мамой недолго были вместе – он не был готов остепениться, когда появилась я. На самом деле, они едва знали друг друга. Думаю, он любит меня, но не так, как любят тебя твои папы.

Эймос сморщил нос:

– А почему вы не поехали жить к нему, когда ваша мама…

– Он не был вписан в мое свидетельство о рождении. И, когда узнал о том, что произошло, я уже жила у дяди с тетей. Мне было лучше остаться у них.

– Ну и лажа!

– Было еще много всего невеселого, так что это даже не в первой десятке, Эйм.

Я пожала плечами и по наступившей тишине поняла, что получилось неловко.

Тут чья-то рука похлопала меня по руке.