– Я ничего не получала.

– Было поздно. Я спросил Эйма, дала ли ты ответ насчет Дня благодарения, а он сказал, что забыл спросить.

Гадать не хотелось.

– И что насчет Дня благодарения?

– Чтобы ты поехала с нами. Он всегда проводит этот день с семьей Билли, а утром приедут его мама и папа. Это будет сюрприз.

У меня расширились глаза.

– Там будет его мама?

– И Билли. Они заедут за ним по пути из аэропорта. Следующую неделю он проведет с ними, а потом они улетят обратно, – объяснил Роудс, внимательно глядя на меня. – Эйм хочет, чтобы ты тоже поехала и познакомилась с ними.

– Правда? – тихо спросила я.

Уголок его рта приподнялся.

– Ну да. И я хочу. Билли сказал, чтобы без тебя я не приезжал. Они о тебе очень наслышаны.

– От Эйма?

Он улыбнулся, что случалось нечасто:

– И от меня.

Мои коленки дрогнули, и я с трудом удержалась на ногах. И даже – вот чудеса-то! – расплылась в широчайшей улыбке, так что щекам стало больно.

– Ты правда хочешь? Я собиралась остаться дома и тусоваться сама с собой…

Фиолетово-серые глаза смотрели на меня вопросительно.

– Ты не говорила, что поедешь во Флориду или к друзьям, вот мы и подумали… – загадочно обронил он, уклоняясь от ответа на вопрос, хочет ли сам, чтобы я поехала.

– Вообще-то я равнодушна ко Дню благодарения. Мама никогда не придавала ему особого значения. Она говорила, что пилигримы – свора колонизаторов и отмечать начало геноцида недостойно. – Я помолчала. – Я почти уверена, что это были ее точные слова.

Роудс моргнул: