– …с моим племянником. А, привет, Роудс! Как жизнь? – сказал Уолтер, заметив его.

Роудс опустил свой чудный подбородок, и между его бровями наметилась морщинка.

– Хорошо. А у тебя, Уолт?

Как он поддерживал контакт с людьми, если за день мог сказать от силы слов двадцать – в зависимости от настроения, оставалось за пределами моего понимания.

– Все отлично. Вот пытаюсь уговорить Аврору прийти к нам на День благодарения.

Мой домохозяин упер руки в боки, поджал губы и хмыкнул.

– Привет, Роудс! – сказала я.

У нас с ним все было хорошо. После его возвращения перемены стали еще сильнее. Как будто он вернулся и решил для себя… что-то.

Отчасти я понимала, что, будь я ему безразлична, он не стал бы делать всего того, что сделал для меня – как домохозяин или по дружбе. Одно дело – когда человек привлекателен внешне. И совсем другое – когда он притягателен чем-то другим, своими личными качествами.

Я не совсем понимала, что происходит. На дружбу это уже походило мало и ощущалось во всем. В том, как крепко он стиснул меня в ответ на мое объятие в тот день, когда вернулся домой. И в том, как случайно касался моих плеч и рук. Но больше всего в том, как разговаривал со мной. Как тяжело смотрел своими фиолетово-серыми глазами. А я ловила каждое сказанное им слово, когда после ужина мы засиживались за столом, и он рассказывал уйму всего.

Почему пошел во флот: потому что думал, что любит океан. Но теперь это прошло – он так навидался его, что хватит на несколько жизней.

Что «Бронко» у него с семнадцати лет и последние четверть века он постоянно его улучшает.

Что жил в Италии, Вашингтоне, на Гавайях и по всему Восточному побережью.

Из овощей больше всего любит брюссельскую капусту, а сладкий картофель и баклажаны ненавидит.

Он был щедрым и добрым. По утрам очищал мое ветровое стекло, если на нем была наледь. Районным смотрителем дикой природы – так официально называлась его должность – он стал потому, что всегда любил животных и считал, что кто-то должен их защищать.

И сейчас этот мужчина, который обожал ужастики, выглядел очень уставшим.

Поэтому я не совсем понимала, что означало хмурое выражение его лица при фразе о том, что я могу пойти в гости к Уолтеру, особенно если он слышал уточнение относительно племянника последнего.

– Привет, дорогая! – ответил Роудс и, кивнув Уолтеру, направился к нам.

Будь в этот момент кто-нибудь в служебном туалете, каждый звук был бы отчетливо ему слышен.

Он назвал меня дорогой!