– Есть… на самом деле, еще одна причина, по которой я звоню.

– Что такое? – В животе скручивается узел беспокойства. Оливия, похоже, и сама нервничает, как будто не хочет мне ничего говорить, и чем бы оно ни было, вряд ли это что-то хорошее.

– Что ж… – Она колеблется секунду, затем вздыхает. – Дело в твоей матери. Вчера она пришла ко мне домой, и встреча была далеко не приятной.

– О, нет.

– Она потребовала, чтобы я дала ей денег.

У меня отвисает челюсть, сердце уходит в пятки.

– Что?

Оливия вздыхает.

– Да. Она явилась без предупреждения, вроде бы даже под чем-то. Как тогда, в музее. Сказала, что я в долгу перед ней, и что она заслужила плату за то, что воспитала тебя.

Лицо горит от смущения, и я рада, что это телефонный разговор и Оливия меня не видит. А еще я чувствую злость, потому что какого черта? У нас с Мисти был целый разговор о том, как она собирается стать лучше. Как она собирается завязать и взять себя в руки.

И вот как она решила это сделать?

– Мне так жаль, – говорю я бабушке. – Она сказала, что больше не собирается заниматься подобными вещами, а потом…

Я замолкаю, даже не зная, что сказать.

– Это не твоя вина, моя дорогая девочка, – твердым голосом отвечает Оливия. – Я предложила Мисти помочь с реабилитацией, если она хочет завязать. Я вполне готова покрыть все расходы, но я сказала ей, что не дам ей никаких денег сразу.

– Спасибо, – шепчу я, сглатывая комок в горле.

– Конечно. В конце концов, она твоя приемная мать, и, похоже, сейчас ей приходится нелегко.

Мне хочется рассмеяться, хотя это совсем не смешно. Мисти нелегко? Если и так, то это из-за того положения, в которое она сама себя поставила. Я пыталась ей помочь, Оливия предложила реабилитацию, но, конечно, Мисти этого недостаточно. Ей всегда всего недостаточно.

Когда я заканчиваю разговор с Оливией, то смотрю на часы на телефоне. У меня еще одно занятие, и я не хочу его пропустить, поэтому стараюсь подавить все свои чувства и сосредоточиться на учебе.