– Так и есть. Я ненавидел своего отца. Мы все ненавидели, но ко мне он проявлял особый интерес.

– Мэлис как-то сказал мне, что отец хотел сделать тебя своим солдатом или типа того.

Я киваю.

– Да. Он измывался надо мной с самого раннего возраста, утверждал, что это должно сделать меня сильнее.

– Какой-то кошмар, – выдыхает Уиллоу, на мгновение откладывая вилку.

– Да. – Я придвигаю ее тарелку чуть ближе и наблюдаю, как она снова принимается за еду, осознавая, как и я, что, кроме моих братьев, я никогда ни с кем об этом не говорил. – Иногда он держал мою голову под водой, с каждым разом увеличивая продолжительность. В другие дни ломал мне пальцы один за другим, и если я кричал или показывал, что он причинил мне боль, в следующий раз было еще хуже. Он говорил, что если я смогу совладать с собой, если сумею вынести все это, то никто уже не сможет нас остановить.

Ее брови сходятся на переносице.

– «Нас»?

– Меня и его. Он думал, что однажды, после всего, что он сделал, мы будем работать вместе, как команда. Что мы вместе захватим Детройт.

– Боже. – Уиллоу морщится.

– Но, несмотря на все, что он сделал со мной, – продолжаю я, – по-настоящему я ненавидел его за то, что он был жесток с мамой и братьями. Может, те вещи, что он сделал с ними, и не были такими ужасными, как то, что он сотворил со мной, поскольку я был его особым проектом. Но то, что он причинил им боль, было уже слишком.

Уиллоу встречается со мной взглядом, и на секунду кажется, будто она хочет прикоснуться ко мне, но не делает этого.

– Судя по всему, он был чудовищем. Каждый раз, когда вы, ребята, говорите о нем, я радуюсь, что он мертв.

– Мы тоже. Так что я не скорблю о его смерти – в конце концов, я был ее участником. Мы втроем убили его, чтобы защитить маму. Чтобы быть уверенными, что он никогда больше не сможет поднять на нее руку. Но когда он умер, я вдруг почувствовал его отсутствие. Я не скучал по нему самому, но будто оплакивал то, чего никогда не было. Все то, чем мой отец никогда для меня не был и кем он никогда не станет. Из-за его смерти у меня никогда не было настоящего папы, который любил бы меня и заботился бы обо мне. Был лишь тот, кто издевался надо мной, кто сломал меня. Тот, кто превратил меня во фрика.

Я говорю это только для того, чтобы она поняла – я понимаю ее чувства и что нет ничего постыдного в том, чтобы оплакивать того, кто причинил тебе боль. Это звучит скорее, как констатация факта, нежели что-то другое. Я знаю, что мой отец сделал со мной, и знаю, что сейчас я совсем не такой, каким был бы, если бы он не обращался со мной так ужасно.