Я хотел спасать.

Вот почему я это делаю.

Вот почему я использую эту секунду, чтобы толкнуть Кипа на заднее сиденье, зная, что это единственная секунда, которая у меня есть. Другой у меня не будет, потому что в следующее мгновение автомобиль врезается в меня, впечатывая в красный седан по пояс. Мои кости дробятся, а внутренности выворачиваются, выбивая из меня резкий сдавленный вздох.

Боль ощущается не сразу. Я не уверен, что именно ощущаю, когда мои руки лежат на крыше седана, а взгляд стекленеет. Я едва замечаю брызги крови, растекшиеся по капоту: кровь, которая пролилась с этим резким вздохом.

Я частично осознаю, что рядом со мной остановилась машина «Скорой помощи», люди собираются и испуганно вскрикивают, а дымящийся кусок металла – единственное, что удерживает мои внутренности.

Я смутно осознаю, что Кип кричит мне с заднего сиденья машины, запертый и не в силах помочь мне.

– Тео! Тео! – Он кричит изо всех сил где-то далеко. Приглушенно, невнятно. – Ответь мне, Бейли! Черт бы тебя побрал! – Его голос заглушается рацией и глухим звоном в ушах. – Офицер ранен.

Офицер ранен.

Но ранен не он, а я.

Кип в порядке.

Он жив.

Это не он.

У меня дрожат губы, когда я пытаюсь говорить слишком тихо, чтобы Кип мог меня услышать. Но я представляю, что он здесь, смеется вместе со мной, говорит, что это будет хорошая история, которую мы будем вспоминать за кружкой пива.

– Я… я знал, что это был подходящий денек… чтобы кого-нибудь спасти, – говорю я ему, задыхаясь.

Эта мысль приносит мне покой, когда веки вздрагивают, а мучительная, острая боль пронизывает меня насквозь. Это такая боль, которая сворачивает тебя всего, низвергает в черную бездну, где твой разум отключается, потому что он просто не в силах это вынести.

Черт, как же больно.