– Я не могу так, чувак. Я должен вернуться и все исправить.

Я так чертовски устал, что говорил практически невнятно. Было очень рано, и я стоял в своем гостиничном номере в Сан-Франциско в одном нижнем белье, сжимая телефон, как спасательный круг. Прошло семнадцать часов с тех пор, как ушла Кэти, и я просто валился с ног. Я почти ничего не ел. Я даже не спал.

На другом конце провода я услышал очень усталый вздох Броуди.

– Не сегодня, брат, – сказал он. – У нас мало времени.

– Я могу слетать туда и вернуться к началу шоу. Должен же быть какой-то способ.

– И что потом? Даже если мы сможем организовать перелет, что ты будешь делать? Поговоришь с ней час, развернешься и полетишь обратно на другое шоу? Рискуешь задержаться на таможне и прокатить своих фанатов? Какой в этом смысл?

Я мерил шагами номер, чувствуя себя гребаным львом в клетке, и все, что я должен был сказать Кэти, пока она была здесь, крутилось у меня в голове.

– Суть в том, что мне нужно ее увидеть. Прямо сейчас.

– Мы позаботимся о Кэти со своей стороны. Флинн вернул ее в целости и сохранности, и он не выпустит ее из виду. Ты сделаешь то, что должен, закончишь тур, а потом вернешься домой.

Я судорожно вздохнул.

– Флинн справится, брат. Не переживай.

Я сел на кровать и ударил себя по бедру. Сильно. Я никогда так не злился на себя, как сейчас, за то, что позволил Кэти сесть в тот самолет.

– Ты позаботишься о ней, отдашь ей все, что у тебя есть. А не просто будешь выкраивать время между мероприятиями.

– Не знаю, чувак.

– Осталось всего три концерта, – сказал Броуди. – Завершишь тур. Тогда у тебя будет столько времени, сколько тебе нужно, чтобы побыть с ней дома.

– Черт, Броуди. Так нельзя. Семья превыше всего, помнишь?

– Я помню.

– Так что? – спросил я.

– Ты хочешь сказать, что она для тебя семья?

Я ничего не ответил.