Я фыркнул.
– Насколько я помню, ты прекрасно справлялась и без меня, принцесса. Для сопливой пятилетки ты держалась молодцом.
Она прищурилась, глядя на меня.
– Мне было восемь. И, возможно, проблема была в том, что я
– Тебе и не нужно, – сказал я, после чего убрал ладони с ее лица и обнял. – Иди сюда. – Я притянул ее к себе, и она прижалась ко мне, обняв за талию.
– Знаешь, – прошептала она в сгущающуюся темноту тихим голосом, словно делилась какой-то страшной тайной, – я всегда боялась, что люди бросят меня. Вот почему я уходила от них первой.
Наступила тишина, и я перевел дыхание.
– Потому что твой отец оставил тебя.
– Да, – прошептала она. – Дважды. Он ушел, когда мама была беременна мной. Вот почему она позволила Джесси дать мне имя. Потом он вернулся к нам. И затем… он снова ушел. Навсегда.
Да. Я знал это. И от меня определенно не ускользнуло, как сильно Джессу расстроил уход ее отца. Дважды.
– Знаешь, Джесса, как-то вечером ты сказала мне, что в детстве считала, будто должна быть идеальной, чтобы заслуживать любовь. Может, ты пыталась быть таковой, чтобы тебя не бросили, как твой отец.
Джесса пристально посмотрела на меня.
– Как так вышло, что ты знаешь меня лучше, чем я сама?
– Потому что я люблю тебя. – Я поцеловал ее в лоб. – Только это так не работает. Стремлением быть идеальной не удержишь людей рядом.
– Нет, – сказала она.
– Потому что потом умерла твоя мама.
– Да.
– Это так не работает, потому что никто не идеален, Джесса. И не важно, насколько безупречной ты пытаешься быть, ты не можешь помешать людям уходить от тебя. Разве это не освобождение – наконец-то принять это?
– Думаю, я дам тебе знать, когда начну принимать это.