Его отец всегда был сторонником профилактики и купирования заболевания на ранних стадиях. Он бы огорчился, узнав, что сын трусливо прятался, намеренно игнорируя свои приступы и находя для них рациональные отговорки. И только Кира заставила Костю вылезти из раковины, но она же и активизировала проклятие, когда парень в нее влюбился. Влюбился. Как странно звучало это слово. Оно совершенно не передавало тот поток чувств, который начинал вулканической лавой вытекать из его сердца, когда Кира была рядом. И теперь она ежесекундно подвергалась угрозе со стороны мстительного призрака. Но пока Косте удавалось усмирять Елизавету. Он мысленно приказал ей отступить, и та послушалась. Костя не понимал, как именно это делает: казалось, в груди у него появилась небольшая комната с дверью, которую требовалось силой воли держать закрытой, ни на секунду не ослабляя бдительность. Он нарочно сдерживал дыхание, глотая воздух по чуть-чуть. Это невероятно утомляло. Так хотелось закрыть глаза, расслабиться и вдохнуть полной грудью! Но он не мог. Возможно, озеро и правда поможет.

Конечно, Костя понимал, что по-хорошему, раз он является проводником, и разбираться с призраками должен сам, без помощи волшебных водоемов. Но Елизавета желала невозможного – чтобы он отказался ото всех, включая Киру, и выбрал ее. Посвятил остаток своих дней одиночеству и безумным снам, где она стала бы полноправной хозяйкой.

Костя искреннее сочувствовал Елизавете, но, как и весь остальной мир, не хотел ее выбирать. Он тоже предпочитал кого-то другого. Теперь, понимая ее чувства и став невольным зрителем части воспоминаний, Костя осознавал, что в какой-то степени предает Елизавету, ведь он был ее последней надеждой на исполнение единственного желания. Но Костя хотел быть с Кирой, а не нянчить дух усопшей. Он не желал становиться козлом отпущения и отказываться от собственной жизни лишь потому, что мир оказался же сток и несправедлив к незнакомой ему женщине. На словах это было логично и правильно, но вот в сердце у него полыхал настоящий мятеж, который подпитывала присосавшаяся Елизавета. Может быть, не стоит бросаться в омут с головой, а дать себе чуть больше времени, чтобы задобрить и уговорить ее уйти по-хорошему?

Но разве он мог и дальше так рисковать? Проклятие напоминало бомбу замедленного действия. Ворон во сне говорил, что у Лики было родовое проклятие. Если бы она о нем знала и попыталась снять, уберегло бы это ее от гибели?

Голова у Кости нестерпимо болела, а окружающий мир, казалось, ускользал и расплывался, как акварельные краски на мокрой бумаге. Мешанина из реальных звуков, визуальных образов, его воспоминаний и переживаний мертвой Елизаветы дезориентировала. Костя нащупал Кирину руку на рычаге переключения передач и осторожно погладил.