— Я повторяю. Если ты устала играть в служанку — ты знаешь, где находится входная дверь. Тем более ты получила наследство и теперь богатая невеста. Поэтому можешь идти на все четыре стороны, — он поднял руку и пошевелил пальцами, прощаясь.

— Знаешь, Дэй… Бог специально забрал твое зрение, чтобы ты учился чувствовать. Он дал тебе второй шанс на жизнь. Новую жизнь. И я думала, что старый Дэймон Хант остался в том пожаре! Что его больше нет! Но я ошибалась. Ты сам его воскрешаешь. Поэтому не надо винить своего отца или деда в том, что ты такой. Ты сам хочешь быть таким. Черствым, циничным и эгоистичным, — в ее глазах застыла боль, но голос был холоден.

— Замолчи! — заорал он и ударил кулаком по подушке.

— Почему? Потому что ты не любишь правду?

— Уходи! Проваливай!

В сторону Тори полетела подушка, вызвав на ее лице ухмылку.

— Если ты не начнешь чувствовать сердцем, Дэй, ничто не будет иметь значение. Зачем тебе зрение, если в душе ты слеп?

— Пошла вон! — его лицо покраснело от злости. — Проваливай! Катись к черту со своими священными нравоучениями и жалостью! Я в этом не нуждаюсь! Так же, как и в твоей любви!

— Ты нуждаешься во мне больше, чем думаешь.

И Виктория быстро вышла из спальни, при этом громко хлопнув дверью.

После их ссоры он не хотел, чтобы она к нему приходила.

— Не нравится, что я тут, значит встань и прогони, — говорила Виктория и каждый вечер, словно по традиции, садилась в кресло и читала ему книги, пока он осыпал ее проклятиями. Он так часто упоминал черта и дьявола, что в конце концов она решила сменить литературу.

И теперь под недовольное бурчание Ханта она читала ему Библию, чем усиливала его гнев.

— Я могу остановиться и не мучить тебя, если ты перестанешь мучить меня и начнешь выходить на прогулки.

Но герцог молчал. Лишь лицо его было чернее тучи.

Ко всему прочему ее женские дни так и не пришли… И это означало только одно.

Виктория беременна.

Еще через неделю к ним приехал Дрейк, и девушка облегченно вздохнула. Она была безумна рада его видеть.

— Здравствуй, Тори, — улыбнулся блондин, целуя ее руку. — Как он?

— Отвратительно.