– Почему? – шепчет она.
– Ты – не пустое место. Твоя жизнь и твое будущее так же важны, как и мои. Так же важны, как и любого человека. То, что ты предлагаешь, неправильно.
Да, неправильно, но вариантов только два, и хорошего среди них нет.
Слезы катятся по ее щекам, и мое сердце обливается кровью. Хочу обнять ее. Прижать к себе. Сказать, что все будет хорошо. Но молчу, потому что знаю – хорошо не будет.
– Я обещал твоему отцу, что поговорю с тобой и уйду. Увидимся после выборов.
Элль закрывает лицо руками, а я закрываю глаза – думал, что никогда больше никому не причиню боль. Она хватает вдруг стакан с лимонадом, швыряет, и осколки стекла летят на пол, а лимонад стекает по стене.
– Он ошибается, и ты тоже.
Да, но, как ни крути, я сам был не прав. Стоящая у гаража машина подает гудок. Мое время истекло. Таков был уговор. Теперь водитель отвезет меня домой, в другой конец города.
– Если не забудешь, увидимся в ноябре. В противном случае… хочу, чтобы знала – я тебя любил.
Разбив оба наших сердца, я ухожу.
Эллисон
Эллисон
– И когда же ты перестал заботиться о тех, кто лишен голоса? – Я врываюсь в папин кабинет, не обращая внимания на собравшуюся там компанию. – Ты же постоянно внушал мне, что мы – особенные и наш долг – помогать нуждающимся. Когда ты изменился? Или просто лгал мне всю жизнь?
За столом папы нет, папа сидит на нем и при моем появлении едва поднимает брови.
– Не собираюсь с тобой спорить, пока не успокоишься. Последние двадцать четыре часа были трудными в эмоциональном плане для нас всех, а потому нужно взять паузу, восстановить самообладание и обсудить проблемы, когда мы все сможем рассуждать здраво.
– То есть ты признаешь, что принял эмоциональное решение? Что был не прав, предложив Дриксу отказаться от планов на будущее, поскольку испугался того, что может случиться с тобой самим?
Отец встает, идет прямо ко мне, хватает за руку, выталкивает в коридор и, выйдя следом, закрывает за собой дверь. Мое сердце бьется часто-часто и запинается, когда он нависает надо мной, сжимая мою руку так, что пальцы впиваются в кожу, а сама я теряю дар речи.
– Ты моя дочь, тебе больно, и мне жаль тебя, но не смей обращаться со мной непочтительно в присутствии других людей, понятно?