Не помню, ударил ли он молотком. Был ли там вообще этот чёртов судейский атрибут.

Для человека с разбитым сердцем, в тоскливом отчаянии, страдающего токсикозом и не понимающего по-французски, мне всё казалось нереальным, абсурдным и происходящим во сне.

Да и какая разница ударил ли он молотком.

Ну, будем считать, что ударил.

После чего встал и ушёл.

Короткое заседание закончено.

Французское правосудие осуществилось.

Справедливость восторжествовала.

Дали мне десять дней, десять месяцев или десять лет я могла только гадать.

Пока на меня надевали наручники, на ломаном русском с телефонным переводчиком Натали объяснила, что это хорошее решение, можно сказать, мне повезло, судья был bonne, то есть в настроении.

Спасибо ей за старания. Честно говоря, мне было всё равно.

Планов на ближайшие десять лет у меня всё равно не было.

Всё, чего я хотела на тот момент, я сделала.

За что, собственно, теперь и сидела. А точнее, лежала на французской шконке и царапала французским карандашом французскую линованную бумагу в блокноте с котиком на обложке.

Блокнот принесла мне всё та же неугомонная Натали, — даже не верилось, что она бесплатный адвокат, столько в ней было энергии и желания помочь.

— Можно? — спросила я, объясняя, что хочу писать.

Она радостно кивнула:

— Уи!

Показала рукой на шею, пошутила: мол, головы здесь давно не рубят.

Я показала, что вроде и не королева, чтобы участвовать в их народной французской забаве с гильотиной. Натали засмеялась.