Светлый фон

Ксения Амуровна Диагноз: влюблённость в ночном отделении

Ксения Амуровна

Диагноз: влюблённость в ночном отделении

Диагноз: влюблённость в ночном отделении

Диагноз: влюблённость в ночном отделении

Когда сирена завыла в третий раз за ночь, я даже не успела поправить ту проклятую прядь волос, которая вечно лезет в глаза. Вроде бы заколка новая, а ведёт себя как пьяная студентка на вечеринке — норовит улизнуть в самый ответственный момент. Но тут не до неё. Потому что прямо передо мной, в центре этого ночного безумия, стоял он — Алексей.

Коридор отделения напоминал муравейник, который пнули сапогом. Капельницы дребезжали на тележках, пейджеры орали, как стая голодных чаек, а от ламп дневного света рябило в глазах. И посреди всего этого — он. Доктор Чернов. Высокий, в перепачканном кровью халате, который каким-то чудом сидел на нём так, будто его сшили на заказ в Милане. Брови сошлись в суровой гримасе, руки — те самые, которые за сегодня уже зашили трёх пациентов и вывели бабушку из предынфарктного состояния, — сжимали стетоскоп. Вид у него был такой, будто этот стетоскоп лично оскорбил его предков. Или… может, он боролся с желанием врезать мне по затылку за то, что я пятый час подряд путаю адреналин с физраствором?

«Нет, Катя, — мысленно отругала я себя, разворачивая стерильный пакет. — Сначала капельница, 0,9% раствор NaCl, анализы из лаборатории… А потом уже фантазии о том, как его халат сползает с тех самых плеч, на которых я бы с радостью устроила себе отпуск» .

«Нет, Катя, Сначала капельница, 0,9% раствор NaCl, анализы из лаборатории… А потом уже фантазии о том, как его халат сползает с тех самых плеч, на которых я бы с радостью устроила себе отпуск»

Господи, из-за этих 12-часовых смен мозг начинает генерировать идеи похуже, чем сайты сомнительного содержания. Но представить-то можно? Он же как греческий бог из плоти и крови — если бы у греческих богов были тёмные круги под глазами и привычка материться из-за сломанного аппарата ИВЛ.

Алексей резко обернулся, и моё сердце сделало сальто назад. Его глаза — два осколка мартовского льда, такие пронзительные, что даже в полумраке коридора от них бегут мурашки.

— Ты там живая? — хрипло бросил он, срывая шапочку. Чёрные растрёпанные волосы упали ему на лоб, и мне вдруг дико захотелось их поправить. Вместо этого я судорожно кивнула и протянула ему папку с анализами.

— Пациент в четвёртой палате кричит, что у него аллергия на морфин, — процедил он, листая бумаги. — Говорит, что будет чесаться, как блохастая собака. Проверь историю болезни — вдруг не врёт?