Забираю обед по пути в офис подруги и звякаю мелодичным дверным колокольчиком.

— Доставка!

Она в недоумении выглядывает из-за широченного монитора, показывает мне оба поднятых вверх больших пальца и тут ж прикладывает указательный к губам.

— Секунду, подгружается, — произносит в микрофон, который я не заметила.

Я прохожу в кухонный закуток и хозяйничаю там, пока Соня заканчивает разговор.

Она закрывает входную дверь на ключ, чтобы никто случайно не зашёл, и присоединяется ко мне.

— У нас есть около часа до следующих туристов, так что можем спокойно попировать, — сообщает, театрально облизываясь при виде картонок с воком. — Ты спасла меня от голодной смерти, — добавляет, ловко наматывая лапшу на вилку.

Под рассказы Сони о новых направлениях, на которые растёт спрос, мы едим, я убираю контейнеры в мусорку, завариваю чай, раскладываю чизкейк. А затем зависаю с ложкой у рта под вопрос Сони, который она задаёт без всякого перехода:

— Тебя отпустило?

Аккуратно снимаю губами нежный кусочек в тонкой ломкой корочке. Запиваю чаем, быстро теряя карамельный привкус, который точно долго держался, когда я пробовала это неприторное чудо впервые.

— Что именно? — С тихим звяканьем кладу ложку на блюдце. — Паника, которая всех привела в ужас? Стремление сбежать из дома? Семейная жизнь? Чувства к Стасу? Обида? Придурь с недоразводом? Нежелание смириться? Ситуация с псевдолюбовником? — Зачерпываю порцию воздушной массы и проглатываю, как скользкую устрицу. — Ты перечисленное имеешь в виду или что-то другое?

— В целом. Но давай пойдём с конца. — Соня не притрагивается к десерту и садится ровнее. — Ал, чуть-чуть не считается, так что не раздувай из мухи слона.

Я неопределённо качаю головой, не возражая и не соглашаясь, и запихиваю в себя ещё кусочек ставшего совершенно безвкусным чизкейка.

Соня сдвигается на самый край диванчика и буравит меня сердитым взглядом.

— Просто забудь. Проехали. Тем более ничего толком у вас не было. Ты же не девственность не пойми как и с кем потеряла. Да и до Белова спала с тем долговязым.

Я прекращаю мучить десерт. Вытираю губы салфеткой, скатываю из неё шарик и зачем-то топлю в остывшем чае. Смотрю, как она разбухает и тонет.

— Скажу так, как чувствую для себя. — Поднимаю глаза на Соню. — Ты моя подруга, которая друг, и я уверена, поймёшь, что это не камень в твой огород. — Перевожу дыхание, тщательно подбирая слова. — Каждая из нас хозяйка своему телу. Ты научилась никого не впускать в душу и меняешь любовников ради эксперимента, здоровья, удовольствия, получаешь секс ради секса. Это твоё дело и твоё право. Как ты сказала недавно: я всегда за тебя, даже если не понимаю. У меня к тебе аналогично, ты знаешь. Но я не могу, как ты. Ощущение, будто превращаю тело в помойку. Всегда терпеть не могла все эти «дать», «вдуть», «перепихнуться». И вот я как бы дала, мне вдули, мы пихнулись. Противно от себя самой, Сонь. Можешь назвать меня ханжой и устаревшей сторонницей моногамии. Только ведь полигамия тоже подчиняется правилам, которые в чём-то даже жёстче, чем в традиционном сообществе. Кто-то надевает штаны и открывает лицо, а кто-то обнажает письку, но закрывает лицо маской. И все ратуют за свободу самовыражения, но трактуют её по-разному. Одни свободны, в смысле без ограничений, хотя они тоже есть, а другие вроде как свободны в своём выборе, но его почему-то безбожно осуждают. Я не учу никого, как жить, но пусть и меня не учат, как жить правильно. Мне важно быть верной и чтобы мне хранили верность, но не потому что так положено, принято и должно, а потому что я так хочу и так выбираю для себя. Потому что так мне хорошо и так я счастлива.