– Точно. Спасаю души направо и налево, – ответил Анджело с ироничной улыбкой. В последние пять месяцев его обязанности определялись нуждами военного времени: накормить, укрыть, защитить. Религиозных обрядов он больше не отправлял, чувствуя себя недостойным, раз открыто заявил, что уйдет из священников, как только найдет Еву.

– Я еду с тобой, – повторил Марио.

– Нет, Марио. У тебя жена и трое детей, которые прошли через ад. Вы наконец-то можете вернуться к нормальной жизни. Ты им нужен. Подумай о них!

– Джулия со мной согласна. Она с детьми останется в обители, а я буду каждый месяц высылать им жалованье. Здесь они в безопасности, Джулии помогают. Я не солдат, Анджело. И не собираюсь сражаться. Но я могу спасать жизни, а мне за это еще будут платить. Если совсем не сложится, присоединюсь к Красному Кресту. Но я и так всю войну просидел в подполье, пока моих собратьев забивали, точно скот. Это мой способ дать отпор и изменить что-то в мире. Здесь у меня даже нет работы…

– Ты всегда можешь ее найти, – возразил Анджело. – А если с тобой что-то случится на фронте, я себе не прощу. Понимаешь? Нельзя, чтобы мир потерял еще хоть одного еврея. Еще хоть одного человека вроде тебя. Не заставляй меня нести этот груз.

Но Марио лишь покачал головой:

– Если я с тобой не поеду, то тоже себе не прощу. Когда в нашу дверь ломилось гестапо, Ева удерживала ее в одиночку. Она в одиночку спасла всю мою семью. И ее забрали. Моя соседка, синьора Донати, добровольно вышла к мужчинам с винтовками, чтобы убедить их, будто в нашей квартире никто не живет. Будто там пусто. Ее забрали тоже. Ты раз за разом подвергал себя риску, боролся и изворачивался, чтобы спасти жизнь сотням евреев. Тебя пытали и чуть не убили. Ты мог бы выдать нас в любой момент и спастись сам. Но ты этого не сделал.

Но знаешь что, Анджело? Все это время у меня не было выбора, принимать или нет ваши жертвы.

Я должен был. Но больше не буду. Моя очередь платить по счетам. Я хочу быть там, когда освободят лагеря. Настал мой черед спасать жизни. Поэтому я еду с тобой, и ты меня не остановишь.

13 декабря 1944 года Признание: я не смог расстаться со скрипкой Евы. Я прошел всю Францию со скрипичным футляром на спине. Окружающие иногда просят меня сыграть, а когда я отвечаю, что не умею, смотрят как на сумасшедшего. Может, я и правда сошел с ума. Все прочее, включая три законченных блокнота, осталось у сестер Святой Цецилии. Но со скрипкой Евы я расстаться не смог. Когда я ее отыщу, она наверняка захочет сыграть снова. Сослуживцы считают меня странным. Взять хоть пасторский воротник, который я упорно надеваю вместе с формой вместо сутаны. Большинство капелланов ходят в военном. Думаю, Марио рассказал некоторым из солдат мою историю, чтобы пресечь кривотолки. Похоже, теперь все знают, что скрипка на самом деле принадлежит девушке, которую разыскивает отец Бьянко. Однако Марио не очень хорошо говорит по‑английски, так что боюсь даже предположить, какие слухи могла породить его болтливость. Тем не менее косые взгляды значительно поредели, а солдаты начали называть меня «отец Анджело». Еще мне придумали кличку Херувимчик, но прозвища в армии дело обыденное и даже служат выражением симпатии. Иногда она напоминает мне семинарию – только с винтовками, недоеданием и волдырями от обморожения. Впрочем, в моем положении есть и плюсы: когда у тебя только одна нога, больше одной траншейной стопы[15] ты уж точно не заработаешь. У протестантов есть гимн, где поется о спасении «души, полной дерзости». Моя мать пела его много лет назад – и вот вчера я снова услышал ее от одного солдата на межконфессиональной службе, которую проводил для дивизии. Не хочу выглядеть святотатцем, но я убежден, что только дерзость души удерживает меня в живых, так что я не желал бы от нее спасения. Прошло почти четыре месяца с тех пор, как я оставил Рим. И чуть меньше девяти – с тех пор, как в последний раз видел Еву. Теперь вместо продвижения в глубь Германии нас без всяких объяснений перекидывают на восток, к Люксембургу. Одному Богу известно, каких сил мне стоит не покинуть подразделение и продолжать путь в одиночку. Остается молиться, чтобы душа Евы оказалась такой же дерзновенной, как и моя. Анджело Бьянко