ПопаданцыО чем знает ветерстр 291
Светлый фон
– В ту ночь – в ту последнюю ночь – мы, засевшие в здании Почтамта, храбрились один перед другим. Каждый гнал картину, будто ничуть не боится: подумаешь, пути к отступлению отрезаны, подумаешь, всё в огне, крыша вот-вот рухнет, нас под собой погребет. Один-единственный выход был от огня свободен – на Генри-стрит. Все туда и повысыпали. Бегут, стреляют в кого Бог пошлет, своим же в спину. Я видел – я последним выскочил. Деклан – тот был в первых рядах. Помчался на прорыв вместе с О'Рахилли [57] . Ребята думали остальным путь очистить по Мур-стрит, а там – пулеметы. Скосили их, точно траву. Так вот и исполнилась мечта братишки моего – неувядаемой славой себя покрыть.

Нахлынули воспоминания. Во рту стало горько от пепла, легкие обожгло; я будто вновь пробирался по Мур-стрит, задыхаясь, искал друзей. До сей поры я считал ту роковую субботу, 29 апреля 1916 года, худшим днем в своей жизни. Отныне худшим стал день сегодняшний.

Нахлынули воспоминания. Во рту стало горько от пепла, легкие обожгло; я будто вновь пробирался по Мур-стрит, задыхаясь, искал друзей. До сей поры я считал ту роковую субботу, 29 апреля 1916 года, худшим днем в своей жизни. Отныне худшим стал день сегодняшний.

– Коннолли приказал мне убедиться, что все покинули Почтамт, – продолжал Лиам. Язык у него уже заплетался от морфина. – Это моя обязанность была, Томас, последним уходить. Смотреть, как ребята от пуль уворачиваются, как о трупы спотыкаются. Тогда-то я ее голос и услышал. Она прямо в здание ворвалась – ну чистая банши. Меня жуть взяла. Я в дыму не видел почти ничего, ослеп наполовину, можно сказать; я несколько ночей не спал. Да окажись там родная мать – я бы и в нее выстрелил.

– Коннолли приказал мне убедиться, что все покинули Почтамт, – продолжал Лиам. Язык у него уже заплетался от морфина. – Это моя обязанность была, Томас, последним уходить. Смотреть, как ребята от пуль уворачиваются, как о трупы спотыкаются. Тогда-то я ее голос и услышал. Она прямо в здание ворвалась – ну чистая банши. Меня жуть взяла. Я в дыму не видел почти ничего, ослеп наполовину, можно сказать; я несколько ночей не спал. Да окажись там родная мать – я бы и в нее выстрелил.

Я ждал, конечно, что Лиам назовет имя, но, когда с его губ сорвалось «Энни», все-таки вздрогнул.

Я ждал, конечно, что Лиам назовет имя, но, когда с его губ сорвалось «Энни», все-таки вздрогнул.

– Это Энни была, Томас. Не спрашивай, как ей удалось дым и пламя живой пройти, ад этот кромешный.

– Это Энни была, Томас. Не спрашивай, как ей удалось дым и пламя живой пройти, ад этот кромешный.