– Печально, мэм. Только дело ужас какое давнее.

Давнее, как же! Всего пара недель минула.

– Мистер Коэн сказал, вы потеряли близкого человека. Примите мои соболезнования, мэм.

Прозвучало совсем иначе, нежели прежние фразы. Без фальшивого самоуничижения. По-доброму. Человечно.

Я кивнула. Он еще помялся рядом, подождал, пока я себя в руки возьму.

– Вот что, Робби, – заговорила я. – Не обращайте внимания на слова мистера Коэна. Гарва-Глейб не продается. Я намерена здесь жить. Постоянно. Вы остаетесь смотрителем. Я увеличу вашу зарплату, насколько потребуется. А комнаты мы сдавать не будем. По крайней мере пока.

Он даже лицом посветлел.

– Видите ли, Робби, я писательница. Мне необходимы тишина и покой. Но дом слишком велик, сама я не смогу поддерживать порядок. К тому же… я… я жду ребенка. Я хочу сказать, подыщите приходящую уборщицу. Хорошо бы она и готовить умела. Я, когда погружаюсь в очередную книгу, обо всём забываю.

– И подыскивать не надо. Есть такая девушка. Если в Гарва-Глейб постояльцы, я ей звоню. Вот она обрадуется, когда узнает, что теперь работает на полную ставку!

– Это всё, Робби.

– Гм… мисс… Вы меня Робби называете. А я Кевин.

– Ох, простите, Кевин. Ужасно неловко. Что это меня заклинило на Робби? Ничего, теперь не забуду. Кстати, зовите меня Энн. По мужу моя фамилия Смит.

* * *

Конечно, я продолжала путать. Я упорно звала Кевина именем его прадеда. Он меня поправлял, но, похоже, не обижался и не заморачивался подозрениями. Приехав в Гарва-Глейб гостьей, я постепенно обрела статус привидения. Ибо, как привидение, днями бродила по комнатам и коридорам, ни во что не вмешиваясь, безучастная ко всем, кто из плоти и крови. Столь памятный мне амбар был переоборудован под жилое помещение, там-то Кевин и обитал, туда-то и удалялся, закончив дела в доме, – оставлял меня в благословенном одиночестве. Каждое утро он удостоверялся, что я в добром здравии, что Джемма – девушка из Дромахэра, та самая, о которой шла речь, – наполнила холодильник продуктами и навела блеск в доме. Когда из США доставили мои вещи, Кевин помог с распаковкой и обустройством кабинета. Он искренне восхищался количеством моих книг, так и ахнул, узнав, на сколько языков они переведены; долго таращился на списки бестселлеров, возглавляемые моими романами, с опаской трогал мои призы. Я была ему благодарна, хотя знала: в глубине души Кевин считает меня чокнутой.

И у него имелись на то причины. Наверняка он видел, как я ежедневно погружаюсь (одетая!) в озеро, бормоча стихи Йейтса, умоляя судьбу забрать меня в 1922 год. Дальше – больше: я отправила Кевина к Джиму Доннелли с заданием купить ялик. Собственной персоной я туда, разумеется, явиться не рискнула. В ялике я заплыла на середину озера, проторчала там целый день – всё надеялась, что Лох-Гилл откроет временной портал, напустив для начала туману. Напрасно. Сезон был неподходящий – август, погода теплая, солнечная, никаких туманов, вообще ни ветерка. Мои неумелые заклинания и слезные мольбы разбивались о зеркальную гладь. Лох-Гилл молчал с самым невинным видом. Я опустилась до строительства нелепых и жутких планов – как бы получить немножко человеческого праха, но вовремя опомнилась. Уж конечно, если прах и сыграл роль, то исключительно потому, что принадлежал Оэну.