Ключ с привычным щелчком повернулся в замке, и я вошла в дом, полный света и… смеха. Не моего. Не детского. Женского. Весёлого, звонкого, как ложка о фарфор — и такого же фальшивого. Я замерла. Сердце провалилось вниз, в живот, и забилось где-то там, под ложечкой, в тошнотворной пульсации ужаса.

Она сидела у нас. На пуфике, в моей ночной рубашке, которую я гладила прошлой ночью, думая, что вечером мы посмотрим фильм, как раньше. Тонкая, блондинистая, с нарисованными глазами и вывернутыми губами. Губы были глупо пухлые, чужие, вызывающе красные — и такие уверенные, как будто она здесь живёт. Как будто я — гость в собственном доме.

Он стоял рядом. С застёгнутым наполовину ремнём. С тем самым видом, когда человек понял, что его поймали, но стыда в нём нет — только неловкость, смешанная с раздражением. Его взгляд соскользнул мимо моего лица. Он даже не удивился. Только выдохнул:

— Рита… ты рано.

А я смотрела. Без крика. Без сцены. Я впитывала, запоминала, вгрызалась в этот момент, как зверь. Потому что он — не стереть. Не простить. Не пережить. Я увидела, с кем он был всё это время, когда говорил «совещание», «задержусь», «подвозил». Я увидела, во что превратилась наша жизнь. Точнее — в кого он её променял.

— Ой… — сказала она. Голос был тонкий, как проволока. — Я думала, вы сегодня допоздна...

Я подняла на неё глаза. Медленно. Спокойно. — Я и правда поздно, — ответила я. — Поздно поняла, с кем живу.

И в этот момент пальцы разжались сами. Пакет с молоком выскользнул из рук, ударился о плитку — и всё полетело. Стеклянная бутылка разбилась, молоко хлынуло по полу белой пеной, как кровь иллюзий, и смешалось с грязью от моих ботинок.

Я не закричала. Не заплакала. Я просто стояла и смотрела, как оно растекается по полу. Всё. Всё, что было выстрадано, заслужено, выгорено годами терпения, заботы, недосыпов, больниц, бессонных ночей, семейных праздников, годовщин, криков детей и его храпа рядом… — всё растеклось в эту белую лужу, окаймлённую осколками.

А потом я поняла: мне некуда отступать. Это — точка. Это конец. Но из конца всегда можно сделать начало. Особенно если ты — женщина, которую предали в её собственной ночной рубашке.

Глава 1.3

Глава 1.3

Он пришёл ко мне позже. Когда тишина в квартире уже начала звенеть, как натянутая струна, и каждое её колебание било в грудную клетку. Я стояла в ванной, лицом к зеркалу, с руками, сжатыми в кулаки, чтобы не дрожать, чтобы не разбиться на мелкие куски, чтобы не закричать. Зачем он пришёл? Для чего? Чтобы добить? Чтобы объясниться? Чтобы вытереться и уйти снова — только уже красиво, по-мужски, с якобы честным лицом?