— Честно? — выдохнула я. — После всего, что мы прожили? После того, как я делала вид, что не замечаю? После тех ночей, когда ты не приходил домой, а я гладила тебе рубашки и надеялась, что, может, ты просто устал?..

Он отступил на шаг. И не потому, что испугался — просто не хотел слышать. Ему было неудобно. Не больно, нет. Не стыдно. Просто… неудобно.

— Я подаю документы, — сказал он. — И подаю на опеку. Сына оставим со мной. А Оля — с тобой. Так будет правильно.

Слово правильно ударило меня в висок. Правильно для кого? Для него? Для Лены? Для показательной новой жизни, где он — идеальный отец, кандидат, мужчина с “всё под контролем”? Я не поверила сразу. И только через секунду осознала, что он не шутит.

— Саша… ты с ума сошёл! — голос сорвался. — Я не отдам Алёшку! Это мой сын! Я рожала его, растила, пела ему, когда он плакал, водила к врачу, когда у него поднималась температура! Я знаю, где у него родинка на лопатке и как он держит ложку, когда злится! Я — мать!

Он выдержал паузу, посмотрел на меня, как смотрят на неудобную сотрудницу, от которой пора избавляться, и сказал:

— Ты не справляешься. У тебя работа, нервы, истерики. Ему будет лучше со мной.

— А Лена? — я шагнула ближе. — Она теперь новая мама, да? Будет ему варить компоты?

Он пожал плечами. Всё то же раздражающе спокойное движение. Всё та же маска человека, которому “надоело”.

— Она моложе, спокойнее, — сказал он. — Понимает меня. Я всё равно его заберу. Не начинай. Суд я выиграю. Ты ж у нас безработная.

В этот момент в голове щёлкнуло. Всё стало ясно, как утреннее солнце после ливня: он не ошибся. Он не сорвался. Он всё просчитал. Холодно. Расчётливо. Сухо. Как бизнесмен, который просто меняет поставщика.

Вот он, мой муж. Вот он, отец моих детей. Вот он — подлец. Самый настоящий. Не потому что изменил, а потому что решал, как делить наших детей, будто они мебель. Потому что смотрел на меня так, как будто я — ничто. Никто. Ошибка, от которой пора избавиться.

Но он забыл одну вещь: мать — не та, что улыбается на фото в Инстаграме. Мать — это та, кто идёт в бой, когда у неё отбирают ребёнка. И если он начал эту войну — он ещё не знает, с кем связался.

Глава 2.1

Глава 2.1

Судебный коридор пах дешевым дезинфицирующим средством и людскими страхами. Здесь всё было будто выжжено изнутри: стены выцвели от судебных слёз, воздух гудел от чужих историй, а полы скрипели так, будто под ними кто-то хранил сломанные судьбы. Я сидела на скамейке, спиной к стене, руками обхватив колени — поза, знакомая каждой женщине, которая держится, чтобы не рухнуть прямо здесь, под тусклым светом длинных коридоров правосудия. Мой адвокат — молодой, аккуратный, с гладко зачёсанными волосами и равнодушным лицом, из тех, кто смотрит на дела, как на цифры, а не на живую плоть. Он листал бумаги, и я знала: ему всё равно. Он будет говорить, если спросят. Но за меня — не будет биться.