Я бродил по квартире, не в силах усидеть на месте. Пил все, что попадалось под руку, но алкоголь едва заглушал боль. Однажды ночью я напился до беспамятства и проснулся на следующий день с перевернутым столом, синяком под глазом и порезанной рукой. Мне некого было винить, кроме себя, и я ограничил выпивку.
Ничто не удерживало меня в Неаполе, но я не мог смириться с мыслью о возвращении на виллу.
Брианна пробыла здесь совсем недолго, но все еще была повсюду. Ее смех впитался в стены, ее запах — в мои простыни.
На вилле же все напоминало о ней. В каждой комнате, на каждой поверхности было выгравировано воспоминание. Она оставалась даже на улице, выглядывая из-за каждого угла, словно дразня меня.
Я не мог этого вынести. Пока не мог.
Я знал, что она вернулась в Торонто и остановилась у Паоло. Он встретил самолет и отвез ее к себе домой, убедившись, что у нее есть безопасное место, где она сможет прийти в себя и встать на ноги. Когда спросил, как она, его ответ был кратким и точным.
—
Месть Уинтерса уже началась. В мою галерею в Неаполе вломились. Или, по крайней мере, пытались. Они нанесли большой ущерб снаружи, но, к счастью, не проникли внутрь. Галерея была закрыта до тех пор, пока не отремонтирую внешнюю часть. Я отправился исследовать повреждения, негодуя при виде того, что моя прекрасная галерея сожжена, а стеклянные витрины, хотя и остались целыми, покрыты тысячами паутинных трещин. Навеса не было, он сгорел, красивая кованая вывеска ручной работы покрылась копотью и деформировалась.
Там же я еще раз столкнулся с Уинтерсом. Я увидел его на другой стороне улицы с самодовольным выражением лица. Вне себя от гнева из-за разгрома моей галереи, я бросился к нему и схватил за грудки.