Полицейский участок был украшен к Новому году. Гирлянда сверкала на квадратном окошке ресепшен, искусственная елка пылилась в углу коридора. В одном из кабинетов даже накрыли скудный стол с мексиканскими такос и парой бутылок газировки.
Часы пробили полночь.
— Что вам, подросткам, вечно не живется спокойно? — пропыхтел сержант Фэлтон, входя в кабинет. — Свободны, — сказал он своим ребятам.
Тот, что смотрел телевизор, мгновенно его выключил, а другой спрятал кроссворд за горой бумаг. Парни быстро покинули помещение.
Фэлтон сел за стол и откинулся на спинку стула:
— Что ни Новый год, то обязательно где-нибудь пожар. Чаще всего виной тому фейерверки, но ваша троица побила все рекорды. Поджог школы!
— Нас было четверо, — напомнила Мэдс и отпила остывший чай.
— А тебе так сильно хочется иметь пометку в личном деле?
— Просто все в равной степени должны отвечать перед законом. Разве не это мужчины всегда используют в аргументах против феминизма? — Мэдди приподняла бровь, изучая Фэлтона. — Мол, когда дело доходит до приговора, женщины вечно получают от судей поблажки.
Сержант отмахнулся:
— Отвечай. Я, что ли, тебе запрещаю? — Но ее личное дело он все-таки не открыл.
В дверь постучали. Страж порядка приосанился:
— Войдите. — Тон жесткий, приказной — одним словом, полицейский.
Мистер Блэквуд переступил порог. Запах дорогого одеколона заполнил маленькое пространство.
— Я за сыном, — провозгласил он хмуро. — У него есть ожоги? Что-нибудь угрожает здоровью? — Его бледные голубые глаза уставились на Фэлтона.
Сержант аж опешил:
— Ни в коем случае, сэр. Иначе бы мы отправили его в больницу. — Он почесал затылок. — Поверьте, с вашим сыном все в порядке.