Я прижимаюсь к Исайе всем телом, он обнимает меня. Наши ноги переплетены, а его губы касаются моего лба.

Почему меня это не пугает? Почему не кажется ненормальным? Так странно.

– В день нашего знакомства, – его губы мягко касаются моей кожи, когда он говорит, – я прятался в женском туалете, потому что это дата смерти моей мамы. В этот тяжелый для меня день мне всегда плохо, я не хотел, чтобы кто-нибудь видел меня в таком состоянии. Но впервые за долгое время, разговаривая с тобой, я почувствовал искреннюю радость, которую не смог проигнорировать. Впервые за долгое время мне не пришлось притворяться. Так что ты виновата в этом, Кенни. Я попался на крючок с первого дня.

В горле спазм. В носу и глазах щиплет. Я была предметом торга, запасной невестой и даже нежеланным сотрудником, но никогда – чьей-то радостью.

Я прижимаюсь лицом к его шее, чтобы он меня не видел и спрашиваю:

– Исайя?

– Да?

– Мы поженились в тот день.

Он обнимает меня крепче, касаясь губами кожи на моей шее, прежде чем оставить там нежный поцелуй.

– Я знаю.

Он переворачивается на спину, увлекая меня за собой и укладывая на себя. Мои ноги оказываются между его, и, хотя он забрал подушку, я совершенно счастлива обойтись без нее, ведь могу прилечь на его грудь.

Рука Исайи опускается на мою поясницу, и я поправляю одеяло, чтобы укрыть нас обоих.

– В худший день в году произошли два лучших события в моей жизни.

Я закрываю глаза и прижимаюсь к его обнаженной груди.

Никогда раньше я не была для кого-то лучшей… Не знаю, как к этому отнестись. Прерывисто выдыхаю.

– Исайя?

– Да?

– Ты когда-нибудь носишь рубашки?

Он смеется. Это искренний, красивый смех – то, что сейчас так нужно.

– В твоем присутствии больше не ношу, док. Я же вижу, как ты на меня смотришь.