К счастью, размякла я не настолько.

— Она попросила у меня посмотреть завещание, — сказала я, словно мы всё ещё продолжали тот разговор о Верочке, лишь ненадолго прервались.

— Зачем? — повернулся Самойлов набок, скромно прикрыв бёдра простыней.

А он всё ещё был хорош. Ни жиринки под загорелой кожей. Мышцы. Вены. Изысканные узоры татуировок. Широкие плечи. Узкие бёдра.

Он был очарователен в двадцать, шикарен в тридцать, неотразим в сорок.

В свои пятьдесят он был даже лучше, чем в двадцать.

— Для диплома. Она пишет диплом по наследственному праву.

— Или это только предлог? Может, она надеется, ты оставишь ей свою империю?

— Я вроде умирать пока не собираюсь. А управлять империей — тот ещё труд. Наследовать её мало, иначе всё закончится так же печально, как закончил её отец.

— Так ты знала, — догадался Самойлов. — Знала, что от компании твоего отца остался пшик.

Я могла бы сказать, что даже приложила к этому руку, но бизнес — это всегда была моя стезя, Самойлов был лишь идеальным исполнителем, а не бизнесменом, поэтому и сейчас не видела смысла посвящать его глубже, чем он знает.

— Это трудно скрыть. Мы всё же работаем в одной области. Когда перестала видеть отцовскую компанию в тендерах и госзаказах, я не могла этого не заметить.

— И всё же держи ухо востро со своей племянницей. Мы не знаем, что все эти годы пел ей на ухо отец. Насколько они близки. И не настроил ли он Верочку против тебя из-за матери.

— Из-за Кати? — удивилась я.

Да, этого я не знала. Но я знала, что мой брат жадный, слабый и трусливый. Он не способен сражаться честно, но способен на любую подлость и, если положил глаз на деньги, что есть у меня, ни перед чем не остановится.

Самойлов кивнул.

Я тяжело вздохнула.

Как же не хотелось «копать» под собственную племянницу, рыться в её грязном белье, подозревать, бояться, тревожно оглядываться.

Как хотелось доверять безоговорочно хоть кому-то. Иметь хоть одного близкого человека, про которого уверенно можно сказать: он не предаст.

Как хотелось отмахнуться, заставить Самойлова заткнуться и хрен с ним, свариться уже как та лягушка в проклятом кипятке.