– Исповедую Господу Богу моему и тебе, честный отче. Согрешила…

Катерина никак не могла произнести того главного, зачем пришла. Ужас обуял ее, она будто онемела. Руки дрожали. Отец Ефрем сосредоточенно молился и не торопил ее.

Катерина стала молиться: «…даждь ми, Господи, слезы, да плачуся дел моих горько…»

Катерина расплакалась и вместе со слезами выплеснула признание:

– Убила человека…

Отец Ефрем со вздохом перекрестился:

– Кого же ты убила?

Катерина, сбиваясь и плача призналась:

– Немца, от которого у Глаши Ваня наш… Думала, что силой он, схватила топор…

Больше Катерина говорить не могла. От рыданий у нее перехватило дыхание. Она как будто видела перед собой лицо Клауса. Стало казаться, что он был похож на ее Сашу. Словно не Клауса убила тогда, а своего сына. «Бог меня покарал, – подумала Катерина, – забрал у меня Сашу!»

Отец Ефрем накрыл ее голову ветхой епитрахилью и, едва шевеля губами, прочел разрешительную молитву. Все еще плача, Катерина почувствовала облегчение, будто кто-то снял с нее тяжелый груз. Катерина поцеловала старенькое потрепанное Евангелие и крест.

Отец Ефем сказал:

– Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя. Ты плачь, Катерина, кайся. Грех – это пятно, которое остается на душе. Вот если рубашку кровью измазать, стирай – не стирай, а все равно пятно останется. Так и здесь. Жизнью своей, делами нужно искупать грехи.

– Все так, батюшка.

– Мы не знаем, прощен наш грех или нет, поэтому продолжаем каяться и сожалеть о нем всю жизнь.

Катерина плакала. Ей нечего было сказать.

– Помоги тебе Господь, Катерина. А я за тебя помолюсь.

Уходя, Катерина обернулась. Ей показалось, что два ангела небесных поддерживают отца Ефрема под немощные руки, помогают идти по храму.

Победу в деревне ждали, то и дело с фронта писали, что вот-вот, скоро, но пришла она все равно внезапно.