* * *

Екатерина осторожно прикладывает к язве мужа новую противовоспалительную припарку из пчелиной пыльцы и календулы, которую составила вместе с Хьюиком. Генрих больше не хочет очищать рану личинками — они раздражают его своим шевелением. Екатерина уже почти не замечает вони, исходящей от язвы, — настолько к ней привыкла. Она успокоительно воркует и напевает любимую мелодию Генриха, однако тот мрачно молчит, и Екатерина думает о своем — мечтает о Рождестве, когда на столе наконец вновь появится мясо. Она видеть больше не может рыбу — карпов, угрей, щук, чьи мелкие косточки вечно застревают в зубах. Все рыбные блюда на вкус или пресные, или пересоленные, потому что морскую рыбу пересыпают солью; от этого вечно хочется пить. К тому же рыба всегда пересушена и успевает остыть к моменту подачи на стол.

Поститься осталось две недели. Екатерина представляет рождественский пир — оленину, лебедей, гусей, молочных поросят… Бедняга Суррей — для него Рождество вряд ли будет счастливым. Король всегда опасался, как бы Говарды не сделались чересчур могущественными.

Между тем сам он уже смотрит в лицо смерти — Екатерине хорошо знаком взгляд умирающего человека. Генрих боится за престол — ведь принц Эдуард совсем мал. Регентом до его совершеннолетия будет Екатерина — по крайней мере, так сказано в завещании. Она представляет, как доведет до конца реформы и останется в веках великой королевой, приведшей Англию в лоно новой веры. Однако в глубине души ей куда больше хочется провести остаток жизни в маленьком дворце вроде этого — в забвении, без тяжкого груза королевских обязанностей.

* * *

Она убирает припарку в миску и прикладывает к язве кусок муслина. Генрих стонет и бьет кулаком о ручку кресла. Екатерина приказывает пажам зажечь свечи — темнеет рано, и ночи тянутся бесконечно.

Ей нравится этот маленький дворец, где можно проводить время в узком кругу приближенных; нравится необыкновенная архитектура, со множеством башенок и лепнины в духе лучших дворцов Флоренции; нравится новизна — камины, которые не дымят, собственная ванна, куда вода поступает по трубам.

Екатерина обматывает ногу мужа свежим бинтом, а сама думает о том, каким удивительно однообразным сделалось существование. Сколько еще часов ей предстоит провести на коленях, забинтовывая и разбинтовывая язву короля, при том что позади три с половиной года такой жизни?.. Если доведется еще раз выйти замуж, то хватит с нее стариков. Впрочем, и сама она уже немолода — возможно, кроме стариков, ей ничего не останется.

Желание родить ребенка с возрастом так и не ослабло, вопреки всем обещаниям старших дам. В тридцать пять зияющая пустота в душе ощущается так же остро, как в молодые годы. Может быть, именно поэтому она как родных дочерей любит Дот, которая охотно умерла бы за свою королеву, и Елизавету с ее удивительными упорством, стойкостью и необъяснимым обаянием решительности.