Несмотря на шок, Аннализа не потеряла способности соображать. Теперь ей было понятно, почему Томас стал реже писать. И даже почему Эмма все еще ее избегала и так себя вела после игры.
Минуты таяли одна за другой, и она ощущала такую пустоту… Шок постепенно прошел, и сердце заныло как никогда прежде – словно того гляди остановится. Ее охватила жуткая тоска, а когда она подумала о своем ребенке – об их общем ребенке – ей стала отвратительна мысль о том, что этому драгоценному существу придется прийти в этот ужасный мир.
Ее чуть не вырвало, когда она представила, что Томас, возможно, уже спал с той женщиной до того, как Аннализа отдала ему свою девственность. Nonna снова оказалась целиком и полностью права.
«Ненавижу тебя, – подумала она, – за то, что ты поманил меня любовью, разрушил мои мечты и поставил на всей моей жизни большой черный крест».
Измученная и злая как черт, Аннализа швырнула письмо, конверт и фотографию на пол, уронила голову на стол и заплакала. Как она посмела поверить в любовь? Разве пример родителей ничему ее не научил? Ну что за дура…
Но почему так вышло? Они же были близки на Гавайях, он был от нее без ума… или очень хорошо притворялся. Неужели она для него просто очередная девчонка? Легкое развлечение в перерыве между боями? Аннализа не хотела этому верить.
Аннализа решила позвонить миссис Барнс, чтобы услышать более правдоподобное объяснение. Сев на край дивана, она набрала домашний номер Барнсов, и трубку взяли после первого же гудка.
– Алло? – ответила Эмма.
– Здравствуй, Эмма, это Анна. – У нее задрожал голос. Аннализа не знала, известно ли Эмме про письмо. – Как дела?