Я делала все, что было в моих силах, чтобы в конце жизни окружить его уютом и заботой. Я купила Мэдди телевизор, который он якобы ненавидел, хотя и смотрел его теперь беспрерывно. Я каждый вечер после второго ужина читала ему газету. Я даже время от времени курила за него, когда он просил меня: давай, мол, перекурим. Я ложилась с ним рядом в полутьме и выдыхала в воздух над головой целые столбы сизого дыма, чтобы он мог этим насладиться хотя бы из вторых рук. Его врача раз десять бы, наверное, кондрашка хватила при виде такого кощунства, – но мне было наплевать. Я была обязана ему всем – и он заслуживал хоть какую-то радость в свои последние дни.
Он умер в одно из воскресений, завещав мне свое ателье и все до последнего цента. А также оставил мне записку с несколькими словами от руки: «Теперь это твое гнездо, пичужка. Настало время расправить крылышки – и лететь, лететь, лететь!» Спустя два месяца на витринном окне осталось только мое имя рядом с выведенным красивыми золотыми буквами названием «
Я до сих пор ужасно по нему скучаю.
Он был для меня всем – и отцом, и наставником, и очень дорогим и близким другом. Я знала все его тайны, а он знал мои. Порой я доводила его до белого каления, а он, как никто на свете, заставлял меня смеяться. Я сумела вернуть ему волю к борьбе, а взамен он подарил мне будущее.
Глава 32 Рори
Глава 32
Рори
Положив сумочку на комод, Рори устало села на кровать и, чувствуя на себе взгляд Хакса, стала расшнуровывать кроссовки. Потом взяла с ночного столика фотографию в рамочке и положила на колени, внезапно охваченная таким острым чувством одиночества, что у нее едва не перехватило дыхание. Неужели это все, что у нее теперь осталось от него? Небольшой снимок за прямоугольником стекла?
Он пропадал уже почти что девять месяцев, и о нем не было ни малейших известий. Сколько надо ждать, чтобы перестать надеяться на счастливый исход? Год? Два? И что потом? Какой станет ее жизнь, когда в ее надеждах и мечтах о будущем не останется Хакса?
У нее будет своя художественная галерея и постоянно обновляющаяся группа художников, работы которых она станет продвигать. Но сможет ли она жить только этим? Или же она закончит, как Солин, отгородившись от всего мира своей скорбью? Хакс бы этого уж точно не хотел. Он бы надеялся, что она будет двигаться дальше – причем во всех аспектах жизни. Но желала ли она этого сама? Она и представить не могла, чтобы кто-то другой смог заполнить ту пустоту, что осталась в ее сердце после исчезновения Хакса. И ей не хотелось эту пустоту кем-либо заполнять. Ее сердце принадлежало только Хаксу – и будет ему принадлежать еще очень долго. Теперь же, тоже на «очень долго», она заполнит свою жизнь галереей. Так же, как Солин – своим салоном.