— Который час?

— Семь, — ответил Рене. — Здесь сейчас будет репетировать группа. Вставай.

— А Тони где?

— На месте, — Том кивнул в сторону стойки администратора.

— А вы откуда?

— Давай, вставай, — Рене потянул меня за руку. — Ляжешь в комнате звукозаписи.

— Сейчас семь вечера или утра? — Никак не мог я понять, что вообще происходит и почему я лежу на диване в репетиционной.

— Вечера. Чего-нибудь выпить хочешь? — спросил Том, и они потащили меня в соседнюю комнату.

— Не пью на трезвую голову.

— Я имел в виду кофе, но рад слышать, что твоя голова и впрямь протрезвела.

Пока лежал перед компьютерами и наблюдал за работой Тома и Рене, обнаружил, что они решили изменить звучание последней композиции, над которой мы потели ещё в ноябре. Они заменили барабаны на симфонические барабаны, бас — на контрабас, а клавиши — на орган! Теперь трек звучал так, будто вместе с нами играл целый симфонический оркестр.

— Мне нравится. Я как раз отредактировал текст. Сейчас, — попытался я встать на ноги, но в глазах потемнело, и я остался сидеть на диване. — Наверное, нужно поесть.

Мы поднялись наверх. И пока Рене заказывал еду, я достал из чемодана блокнот с набросками текстов песен и отдал его Тому. Половину написанного там я уже и не помнил.

— Я опасался, что все тексты окажутся о разбитом сердце, — рассмеялся Том. — Хорошо, что это не так. Ложь, безумие, революции, смерть. Ну и, скажи на милость, как нам назвать альбом с подобной тематикой?

— Что там? — Рене выхватил блокнот из его рук и с любопытством стал зачитывать вслух куплет. — Кстати! — щёлкнул он пальцами. — Как смотришь на женский вокал на альбоме?

— Поступали предложения? — спросил я, хотя было глубоко плевать.

— От одной берлинской певицы, — ответил он и, достав телефон, включил какую-то песню. — Что скажешь? — Я безразлично пожал плечами.

Через полчаса приехал доставщик пиццы. Но после ужина мы уже не спустились в студию. Остались сидеть в столовой. Сначала Том и Рене рассказывали о проделанной работе, о Рождестве, о двух презентациях: сингла в Бохуме и новой линейке гитар фирмы, эндорсерами которой они являлись; а затем незаметно для себя самого я начал пересказывать обо всём, произошедшим со мной почти за месяц безрассудных скитаний. В полночь привезли вторую коробку пиццы, а я только добрался до середины своего рассказа. На часах — три, на столе — три пустых бутылки пива.

— В феврале выступление на Bundesvision, а ты рассекаешь на байке, едва выписавшись из больницы. Ты… — Том осуждающе затряс головой. — Я ещё могу понять тебя, но какого чёрта вытворяет Майер?