Слух о начале процесса развода, к моему облегчению, не получил широкой огласки. Для всех я оставалась дочерью короля, которая не сочла возможным продолжать жить с грубым и жестоким мужем-саксом, сумела добиться от него свободы и денежного содержания. Вокруг меня возник ореол сильной и гордой женщины, я вновь стала популярна, многие даже старались походить на меня. Забавно было наблюдать, как иные модницы начали завивать волосы мелкими кольцами и носить такие же, как у меня, шапочки с плоским верхом и тончайшей вуалью, небрежно прикрывающей нижнюю часть лица. Я называла это арабской модой, но на самом деле просто пыталась скрыть шрам над губой.

Добавлю, что все это время я постоянно интриговала, чтобы помочь Роберту Глочестеру продвинуться на пути к трону. И хотя я выяснила для него, что Теобальд Блуа, правитель графств Блуа, Шартр и Шампань, вовсе не горит желанием унаследовать огромную и неспокойную державу венценосного дядюшки, но оказалось, что у милейшего тихони Стефана были и свои приверженцы в Англии. Но наиболее сильная партия была за Плантагенетов — Матильду и Жоффруа Анжуйских, которых к тому же поддерживал французский монарх Людовик Толстый.

Их странное прозвище — Плантагенеты — произошло от привычки Жоффруа украшать свой шлем веткой желтого дрока, который считается символом Ле-Мана. Дрок по латыни — рlanta genista, отсюда и Плантагенеты, или Плантажене по-французски.

В середине лета я отправилась на большой турнир в Лондон, который был устроен с таким великолепием, какого прежде Англия не знала. Саксонские простолюдины неистово вопили, следя за бугурдами [104], и восхищенно замирали, распахнув рты, когда начались тьосты [105]. Я превосходно разбиралась в турнирном кодексе, и многие почтительно прислушивались к моим пояснениям.

В последний день игрищ в Лондон прибыла королева Аделиза. Пригласив в свою ложу, она едва не до смерти замучила меня своей болтовней. Да что она прямо ко мне в матушки набивается! В конце концов я не сдержалась:

— Мадам, ваше сытое самодовольство просто неприлично. И я не удивлюсь, если вскоре окажется, что вы все же решитесь подарить королю наследника. Ваше счастье, если это не так. Ибо будьте уверены, я не премину сообщить родителю, как вы веселились в Дэнло с милейшим лордом д’Обиньи.

Эта клуша так и застыла, побледнев, как шелк ее собственного покрывала.

— Королю Генриху, Бэртрада, и без вас доложили о моих встречах с лордом д’Обиньи. И король ничего не предпринял — так как совершенно убежден, что его честь не пострадала. Надеюсь, и вы следовали моему примеру добронравия и, пробыв столько времени вдали от супруга, не наставили ему рогов?