– Ты как тут оказалась?!
– Приехала зайцем на пригородных поездах, – убитым голосом отозвалась Тата.
– Ты сбежала из интерната?! Но почему?
– Они сказали, что исключат меня из пионеров.
– За что?
– За крестик!
Татино лицо скривилось, и она тихонько завыла.
– Я им сказала, что у меня папа – комиссар, и что он только две вещи мне оставил – пепельницу и крестик, и поэтому я его ношу. А они мне не поверили и сказали, что я нарочно наговариваю на отца, чтобы прикрыть свою религиозность. Я не дам им исключить меня из пионеров – я лучше умру! Только ты отправь меня в новый крематорий – тот, который в бывшей церкви Серафима Саровского. Сейчас там установили новые печи из Германии: за два часа от тебя остается лишь килограмм фосфорнокислого кальция. Это нам лектор из общества «Друзья кремации» объяснил.
Галя без сил опустилась на скамью. Историю про крестик она выдумала – иначе Тата не соглашалась его носить.
«Никакого переезда к Климу не будет…»
– Ну и хорошо, что ты вернулась, – неживым голосом произнесла Галя. – Я страшно по тебе соскучилась.
Тата так изумилась, что аж привстала на своем тюфячке. Голова ее запуталась в висевшей на вешалках одежде.
– Ты что – совсем на меня не сердишься? – спросила она, раздвигая полы юбок.
Тата перебралась к матери на скамью, и они долго сидели, обнявшись, и плакали.
– Я думала, что ты замуж за дядю Клима собралась, – всхлипывала Тата. – Я не хотела вам мешать…
– Да бог с тобой! У нас и разговора-то такого не было.
– Это очень хорошо, что ты разобралась в его гнилой сущности! С такими типами надо бороться! И еще у него надо забрать Китти – как думаешь, это можно сделать? Давай напишем в органы, чтобы нам отдали ее на воспитание?
Тата была безнадежна. Ее не возмущало то, что интернатские дети лезут в ее дела, именно потому, что она сама была готова указывать окружающим, как им жить, что носить и во что верить.
Галя не могла спасти своего ребенка: разрыв поколений – трагический и безысходный, – привел к тому, что они вообще не понимали друг друга.
«Что же мне теперь делать?» – в растерянности думала Галя.