Я обзвонил друзей и рассказал им о том, что творится в церкви Святого Михаила. Скинувшись с миру по нитке, мы решили вопрос с мукой, водой и средством против вшей. Несколько посольских докторов согласились поработать бесплатно, и наши беженцы прошли какой-никакой медицинский осмотр.

Почему мы вдруг взялись помогать людям, с которыми мы не связаны ни национальными, ни социальными, ни религиозными узами? Я не знаю правильного ответа. Просто немцы Поволжья первыми подвернулись нам под руку.

Я поговорил с коллегами-журналистами: все они ощущают то же, что и я – гнетущее чувство бессилия при виде рукотворного катаклизма, надвигающегося на Россию. А помощь обездоленным – это наш личный протест против стихии насилия и обмана.

Я сводил немцев в баню, истратился до последней копейки, и при этом чувствовал небывалый душевный подъем. Большевистская система требует от меня молчания и смирения: «У тебя все хорошо? Вот сиди и не высовывайся. Ты все равно ничего не можешь изменить», а я киваю «Да-да, разумеется» и тихо делаю то, что считаю правильным.

Точно так же поступают и мои коллеги.

У нас получилось что-то вроде международного Интернационала, основанного не на борьбе, а на взаимопомощи. Причем в него вошли даже сотрудники Отдела печати – что меня до крайности изумило. Вайнштейн зарезал мою статью о немцах Поволжья, назвав ее очередным «поклепом», и тут же сообщил, что у него под Москвой есть дача, а за ней сарай, который давно пора разобрать на дрова.

– Я туда больше не поеду в этом году, – сказал он и многозначительно посмотрел мне в глаза. – Вы поняли, да? Там никого не будет.

Удивительно, но это факт: даже самые рьяные служители большевистского режима готовы делать добрые дела, если им представляется случай и если никто из начальства не поймает их на проявлении человеколюбия.

В эти выходные дачные соседи Вайнштейна могли наблюдать любопытное явление: из двух посольских автомобилей высыпали иностранцы и, скинув пиджаки, принялись ломать кувалдами старый сарай. Потом доски и бревна были распилены и в несколько заходов отправлены на подворье лютеранской церкви.

Магда, недавно вернувшаяся из поездки по Средней Азии, тоже приняла близко к сердцу беды наших немцев. Путешествуя по Туркестану, она насмотрелась на такое отношение к женщинам и детям, что для нее «грех благоденствия» стал почти невыносим.

Теперь она каждый день ездит в церковь Святого Михаила – причем не одна, а с Фридрихом.

По его словам в общежитии Коминтерна люди с ума сходят от страха: стучишься к кому-нибудь в дверь, а тебе незнакомый голос отвечает: «Он заболел». Спрашиваешь: «Когда он выздоровеет?» – «А никогда». Все жгут личные бумаги, врут, ни с кем не общаются и пьют водку в качестве снотворного.