— Надень, — потребовал Джеймс.

— Да их наверняка только с костюмом можно носить, а я тут по-простому.

— Нет, они обычные, — Джеймс тряхнул головой. — Я специально выбирал не броские, чтобы на каждый день.

— Это по-твоему — не броские?.. Я в зеркале за ними себя не увижу, — разулыбался Майкл. — И куда такое каждый день носить. Поцарапаются же.

— У них закалённое стекло, — упрямо ответил Джеймс. — Надень.

— Застегни, — Майкл протянул ему руку.

День был долгий — первый день нового года. Светлый, белый, смешной. Гуляли до темноты, кидались друг в друга снежками. Бобби гонялся за ними, гавкал так, что вороны снимались с веток. Валялись в снегу, в сотый раз целовались, как в первый. Смеялись — нет, хохотали, просто так, без повода, без причины. Лежали, смотрели на звёзды. У Майкла джинсы промокли насквозь, будто он в них купался.

Вернулись замёрзшие до трусов.

— Я ч-чайник поставлю, — сказал Майкл. — С-согреемся.

— Л-лучше глинтвейн. У н-нас в-вино есть.

— Н-ни разу не п-пробовал.

— Ты!.. — Джеймс аж дрожать перестал. — Ты ни разу не пробовал глинтвейн!..

Майкл пожал плечами и засунул Джеймса в свой свитер. Камин полыхал так, что можно было даже свет не включать.

— Доставай вино, — строго велел Джеймс. — И апельсин. И корицу. Я сейчас сварю тебе такой глинтвейн, что ты на всю жизнь запомнишь.

29

29

Когда они вернулись, Лондон был прежним. Ленивое остывшее небо ползло над городом куда-то на север, устало сыпало снежную крошку. Та не долетала до земли, таяла на лобовом стекле, в шлейфе бензиновых выхлопов, в мелких лужах, которые не просохнут до самой весны.

Возле дома в Кенсингтоне на ветру качались голые кусты роз среди вялой сухой травы. Джеймс стоял возле кованой калитки в заборе, держал Майкла за пояс, прижимался щекой к плечу.

— Ну, иди уже, — хрипловато сказал Майкл, отпустив ворот его пальто. Разгладил, чтобы на шерсти не остались следы от пальцев. — Кому говорю.

— Давай завтра?.. — спросил Джеймс, подняв голову. — У меня каникулы. Семестр начнётся только через неделю.