— Мы уже общаемся, — усмехнулся Винсент. — Я всегда жил с твоей тенью где-то поблизости, так что, поверь, я привык к тебе за эти годы. Кроме того, у нас достаточно общего — помимо любви к Джеймсу. Нам ведь не нужно пылать страстью друг к другу. Будет достаточно, если мы станем друзьями. Мы же взрослые люди, — повторил он, как мантру. — Все можно решить. Я готов оказывать поддержку тебе, если потребуется. Ты, как творческий человек, тоже наверняка знаком с эмоциональными спадами, а я работаю среди талантов всю жизнь и точно знаю, как с ними обращаться, — он улыбнулся.

— Спасибо, я с этим справляюсь, — резко отозвался Майкл. Потом подумал, что прозвучало грубее, чем он хотел. Винсент, в конце концов, не предлагал ему ничего, что заслуживало бы грубости. Спросил спокойнее: — Джеймс в курсе этого разговора?..

— Нет, — сказал Винсент. — Пока нет. Мы с ним это еще не обсуждали. Это моя идея. Сначала я хотел поговорить с тобой.

— И как ты себе представляешь такую жизнь?.. — спросил Майкл. — Быт… секс?..

— Мы попробуем и узнаем, — сказал Винсент. — Что касается секса, то я не ханжа. Но обсуждать такие детали без Джеймса я считаю неправильным. Решающий голос должен быть за ним. Мы окажемся в одной постели, только если он этого захочет, я не собираюсь ни на чем настаивать.

— А если не захочет — мы составим расписание?.. — язвительно спросил Майкл.

— Мы живем в двадцать первом веке, — сказал Винсент. — Семья как союз двух человек умирает. Мы найдем решение, которое устроит всех нас.

«Нас».

Майкл молчал, кружил вино по бокалу. Предложение все еще казалось ему диким. Неправильным. Он вообще ехал сюда не за тем, чтобы влезать в чужую семью! Но в голове все отчетливее звучала мысль, что, может быть, Винсент прав?..

Может, он прав, может, это выход. Для всех. Можно оставить все, как есть. И это… удобно? И можно не прятаться хотя бы от Винсента, раз уж он такой понимающий. Можно в любой момент прилететь в гостеприимный дом — или позвать Джеймса к себе. Может, так будет лучше для всех?..

Он не знал, что решить, и тянул время. Ответа не было. Он спрашивал у себя, что делать, но правда была в том, что он не знал. Он давно перестал оценивать свою жизнь — что в ней было правильно, что — нет. В его профессии слишком многое, значимое для обычных людей, теряло смысл. Правильным ли было врать на публику об отношениях, которых нет? Прикрывать собой Ларри, который пользовался зависимым положением Виктории?.. Правильно ли было служить его алиби, чтобы он мог спокойно трахать ее, не опасаясь скандала?.. Правильно ли было закрывать глаза на то, что Виктория ложилась под Ларри только ради своих ролей?.. То, что она делала, что он делал, было точно такой же проституцией, как та, которой занималась Дакота. Только Дакота была честнее. Она не называла это другими словами. Она прямо говорила, кто она есть и чем зарабатывает.