Почти месяц ушел на реанимацию крыла и восстановление траектории полета, а к концу января мы воспарили вновь, набирая высоту с каждым взмахом могучих крыльев. Антон снова начал улыбаться.

Был четверг. За окнами мело, и дворники один за другим сдавали позиции. Мы с Артамонычем, подобно тем дворникам, тонули в бумагах и не замечали, как за минутами тают часы.

Артамоныч захлопнул последнюю папку, покачал головой:

— Опять дома влетит!

Я подошла к окну:

— А двор-то замело!

— Не могла сказать чего-нибудь поприятней! — проворчал он, — Обязательно в дорогу настроение испортить!

Он натянул пальто, подцепил портфель, пожелал всем удачи и вышел за дверь.

Антон не ответил — уже несколько минут он молча сидел у себя в кабинете. Я заварила чай, порезала лимон, постучалась, вошла:

— Five o’clock tea!

Антон оторвался от экрана, посмотрел на часы:

— Без четверти восемь? С ума сойти — только начали!

— Артамоныч уже и кончить успел, — сообщила я радостно.

— Везет ему! — грустно заметил Антон, увидев чашку, разом ободрился, — Чаек, весьма кстати! Присаживайся!

Я покачала головой:

— Ты жутко выглядишь- измотан совершенно. Попей чайку, а я пока доделаю контракт.

— Давай оставим все дела до завтра — я еле держусь на ногах.

— Сейчас мы вернем тебя к жизни, — я встала у Антона за спиной и с силой надавила пальцами на плечи.

— Постой! — он сбросил галстук, расстегнул воротник, — Вот теперь продолжай! — и мягко вернул мои руки на место.