Тугой порыв ветра, взявшийся ниоткуда, ударил меня по лицу. Я снова прикрыла глаза, прислушалась: тотальное безмолвие, только запах пыли да стук крови в ушах, падение в бездонный акустический колодец … и вдруг из темноты из самих недр послышался протяжный ровный гул, взмывая и множась, он прошел пирамиду насквозь и быстро улетучился в зенит. В плену его вибраций я потеряла ощущение собственного веса. Мир вспыхнул мириадами крупиц. Никаких контуров — только мерцание и нега. Одна за другой полопались клеточки, и тело наполнилось пульсирующей радостью, мягкой и теплой. «Экстаз на атомарном уровне» — поняла я, когда воспарив над землей, обнаружила, что мир рассыпался на свет и краски, имени которым нет в языке людском. По обе стороны от меня оторвались от земли и воспарили два существа: девочка и мальчик, такие же пронзительные и лучистые, как сама жизнь.

— Посмотрите, как прекрасен мир! — выдохнула я сноп искр, и они закивали в ответ.

На пирамиду десантировались шумные японцы. Защелкали камеры, задвигались объективы и картина рухнула оземь. Я тряхнула головой, сбрасывая с век остатки неги.

— Пора идти, — сказал Антон, — Ты жутко обгорела.

С грацией скарабеев мы спустились к подножью и укрылись под сводами сувенирной лавки. От меня уже вовсю валил пар.

При нашем появлении прилавки оживились:

— Взгляните на обсидиан! — предложил сухонький древний индеец.

Я замахала Мигелю:

— Спасайте, ничего не смыслю в поделочных камнях!

Мигель подскочил к витрине, с готовностью застрекотал:

— Обсидиан — это материал, который в принципе не поддается обработке. То, что индейцы научились делать из него виртуозные фигурки — загадка всей цивилизации ацтеков. Перед вами золотистый обсидиан в виде обезьяньей головы. На самом деле — это священная чаша, испив из которой, вы зачнете дитя.

Я удивилась:

— Ацтеки страдали бесплодием?

— Да, на закате цивилизации проблема стояла особенно остро. Так что, если хотите ребенка, берите чашу, а не хотите, все равно покупайте — ваш муж, хлебнув из нее, будет всю ночь гоняться за вами вокруг ложа.

— Знаете, Мигель, мой муж и без чаши не дает мне заснуть.

Мигель с восхищением посмотрел на Антона, который увлеченно торговался с продавщицей, потом поговорил с худосочным индейцем и снова вернулся ко мне:

— Хосе говорит, эта чаша должна принадлежать вам. Так звезды встали.

Я громко рассмеялась:

— Ой мне, Кастанеды!