И далее медленно и чувственно:

Что где-то есть Ты.

Где-то есть Ты.

Песня обрывается внезапно. Так же быстро, как и началась.

— Это он написал. — Говорит она просто.

— Кто? — Хрипло спрашиваю я.

— Суриков твой, — подмигивает Леся, обрывая ребром ладони дрожание струн. — Пока ехал домой.

Она встает, бережно, словно новорожденного, откладывает в сторону гитару, нагибается и достает откуда-то большой пакет. Тот кажется абсолютно невесомым. Так и есть. Когда принимаю его в свои руки, понимаю, что он легкий, и внутри что-то шуршит. Заглядываю в щелочку и вижу много смятых клочков бумаги.

Спрашиваю:

— Что это?

— Его песни. О тебе.

Во рту ужасно пересохло.

— Обо мне?

— Да. Нам пришлось поползать по салону автобуса, чтобы собрать все. Даже перевернули мусорную корзину и полностью отсортировали помои, спасая его шедевры. После твоего отъезда мы боялись даже подходить к нему, так он был взвинчен, зол и расстроен.

Прижимаю к себе этот пакет, все еще не понимая, зачем она все это делает.

— Мы с ним поговорили и решили… — начинает Леся.

— Мы тоже с ним однажды решили, — усмехаюсь я, брезгливо оглядывая ее.

Девушка закусывает верхнюю губу и устало падает на стул напротив.

— Понимаешь… Мне ни к чему обелять себя. Я — взрослый человек, который ведет себя, как пожелает. В том числе, могу позволить себе быть сукой тогда, когда этого хочу, и не буду сетовать на то, что это жизнь сделала меня такой. Или жестокий бизнес во всем виноват. Нет. — Она начинает теребить красный кожаный браслет на запястье. — Паша понравился мне еще на вечеринке у Димы. Меня поразило его чувство ритма, его талант. То, как он легко подхватывает те песни, которые даже не пробовал играть прежде. Сразу пришла мысль о том, что нам нужен такой парень на замену Боре… А потом познакомилась ближе и поняла, что он очень сильный. В нем есть какой-то стержень. Пашка прямолинейный, вспыльчивый, открытый, но такой добрый и преданный… аж жуть!

— К чему все это? — Нетерпеливо спросила я.