— Давай. — Соглашается она.

— А вдруг они даже обрадуются? — Воображаю я.

Девчонка смотрит на меня, как на обреченного.

— Да. А еще разрешат сожительствовать с их дочерью в их же доме. — Играет бровями. — Вряд ли. Это не про моего отца.

— Я не боюсь его. — Заявляю и с трудом сглатываю от волнения.

Зоя машет маме на прощание, и мы начинаем движение вдоль улицы.

— Тогда скажи ему, что хочешь встречаться с его дочерью.

У меня руки немеют.

— Ты не говорила им про Славу?

— Еще нет. — Она отводит взгляд.

Ей неприятна эта тема.

— Тогда я все расскажу твоему отцу. Сам. По-русски. Только помоги мне написать речь. — Дождавшись, когда мы отойдем подальше от дома, беру ее за руку. — Он же позвал меня на охоту? Вот там и скажу.

Зоя привычно запрыгивает на бордюр:

— И не вернешься оттуда!

Она заливисто смеется, и мне тоже становится смешно. Когда я уже начну хоть немного разбираться, шутят эти русские или говорят всерьез?

— Иди-ка сюда! — Беру ее за талию и поднимаю на руки.

Мы не целуемся, все-таки совсем недалеко отошли от дома. Просто смотрим друг на друга, соприкасаясь носами, и улыбаемся. Вот оно, оказывается, какое — счастье. И я рад, что мы вчера отпустили друг друга на волю. Теперь мы близко. Мы рядом. Изо всех сил вместе.

— Думаешь, ребята должны узнать про нас? — Спрашивает Зоя, когда я ставлю ее на асфальт.

Мы идем к центру. Так много, как в России, и с таким удовольствием я еще в жизни не гулял.

— Если мы еще и от них будем скрываться, то меня разорвет от желания постоянно касаться тебя и невозможности этого сделать.