Это замкнутый круг.

Я не хочу. Не хочу. Не хочу так!

Закрываю глаза и слышу его тяжелые шаги по коридру. Они замедляются и, наконец, стихают – возле моей двери. Я перестаю дышать, ожидая, что Загорский сейчас постучит или войдёт совсем без стука, я почти верю, что это сейчас произойдёт, но этого не случается.

Я слышу его дыхание по ту сторону дверного полотна, слышу биение собственного сердца в тишине комнаты, весь мир замирает в ожидании, а потом он… просто уходит.

И я проваливаюсь в сожаление и в чувство вины. Я должна его ненавидеть, но жалею, что он ушёл! Внутри меня осторожно растёт радость, что он приходил, но она тут же сменяется грустью, что он приходил не ко мне, а к Софье… И, наконец, я вновь ощущаю ненависть: ему всё равно с кем, лишь бы утолить свою похоть, ведь он просто зверь!

Марк

Я просматриваю в кабинете файлы видео, на которых новая няня играет с Яриком. Меня завораживают эти короткие фильмы. Со мной она держится сдержанно, а с ним будто расцветает. Её лицо светится, глаза искрятся. Она словно приоткрывает какую-то завесу внутрь себя, невидимую для посторонних.

Я закрываю файлы, встаю с кресла и нервно подхожу к окну. Мне неуютно от самого себя. От того, что чувствую, от того, что пялился на неё сегодня на кухне. От того, что впервые за полгода почувствовал к кому-то интерес, захотел провести вместе время, поговорить. За то, что улыбался ей.

Я будто виноват перед тем, кого уже нет…

Спускаюсь во двор и закуриваю.

Иду вдоль дорожек, выпускаю из вольера пса. Тот бодает меня лбом в руку, путается в ногах и сопровождает до клумб, где я срезаю самые лучшие цветы. Ещё какое-то время мы сидим с ним в вечерней мгле, смотрим на верхушки сосен, считаем появляющиеся на небе звёзды и дрожим от пронизывающего ветра.

А потом я прощаюсь с Графом и захожу в дом.

Поднимаюсь наверх и вхожу в её комнату. Убираю старые цветы, ставлю на стол новые. Беру книгу, открываю на том месте, где она заложена яркой закладкой и пробегаю глазами по странице. Вот что было в её мыслях, когда она ещё была жива. И меня радует возможность погрузиться в них и хотя бы частично понять и почувствовать их.

Я нетвёрдым шагом подхожу к шкафу. Вещи Вика давно убраны подальше, а её висят на прежнем месте. Я открываю створку, и меня сбивает с ног от любимого запаха. Впиваюсь головой в ряды тряпок и вдыхаю его, вдыхаю. Безысходность и невозможность всё исправить в очередной раз режут меня, словно острым ножом, но мне нужна эта боль, лишь она доказывает, что я всё ещё здесь. И что я нужен моему сыну.