— Ник, ты че? — в удивлении уставился на меня Мирашев, вперился в ужасом распятое лицо, в очи — где бликом билось эхо смерти.

Серой пеленой вмиг заслонило мои глаза, по щекам потекли слезы.

Обомлел и «гость».

— Ника, блядь! — отдернул меня вдруг Мирон за локоть. Побелел, не менее моего.

Резвый разворот — взгляд на ублюдка, и снова мне в очи:

— Это он, да?! — деспотичное, громыханием.

Вдруг шум, шорох.

Кинулся бежать этот сукин сын. Будто кто кислотой обдал Мирашева. Вырывал свою руку из моей — и следом рванул за ним. По инерции мои шаги вдогонку, но мгновение — и обмерла я, как и Мирон, на стоянке, застыли ни с чем: умчал этот ублюдок от него, от нас — живо прыгнул за руль своей тачки — и по газам, долой. Торопливо стерла я слезы (невольно размазывая тушь) — и пошагала в своему защитнику, желая прикипеть, спрятаться за ним, осознавая внезапно… как близко к своим неистовым врагам оказалась… Дико взревел, завопил Мирашев, сдирая эмоции ладонями с лица:

— Сука! ВСЕ РАВНО ЧЕТВЕРТУЮ!

Бешенный, полный ярости взгляд около. Лицо его переменилось до неузнаваемости.

Кровожадность разразилась бесовским плясом в глазах.

— МАЙОР!

Тотчас шаги позади меня — обернулась. Еще немного — и поравнялся рядом. Молчит, ждет указ Виктор.

— Ее… — кивнул головой на меня Мирон, не роняя взор, — под твою ответственность. Пусть только хоть одна Сука к ней приблизится — стреляй не глядя. МАЗУР!

Поежилась я от услышанного.

— Нет его, — уведомил, уточнил кто-то из товарищей. Скривился от гнева Мирашев. Взор по горизонту, за нашими спинами: — ВОЛЬСКИЙ! — приказом, — звони своим — пусть тормозят гниду. А мы, Колян, Серега — со мной, поедем пировать, — психопатическая ухмылка Миры, играя скулами, искажая, превращая его лицо окончательно в лик кошмара.

— Я с вами, — загоготал вожделенно юбиляр и, набирая уже чей-то номер в телефоне на ходу, подался в сторону джипа, в который уже заскочили остальные.

* * *

— Пошли в дом! — и хоть не грубо, но жестким велением отозвался, рявкнул на меня Майоров.

Секунды сомнений — и поддаюсь, подчиняюсь требованию. Но страх… ужас дрожью, дробью, морозом уже пробивал конечности. Предчувствие жуткое, пугающее. Кому из них можно верить? И кто еще… готов кого предать… ради иных идеалов?