— Ну, чего смотришь? — гаркнул вдруг Виктор и кивнул на одного из спящих «полутрупов». — Забирай, коль еще нужен.

Кольнуло осознание… ужас вперемешку с радостью, захлебываясь психопатическим взрывом облегчения. Живо кинулась вперед. Сложно было узнать в зачуханом, замученном, грязном, заросшем (небритом), отъявленном бомже (разве что одежда, костюм на вид, вроде как, дорогих марок)… своего Мирашева. Присела рядом, но едва только потянулась к нему, хотела коснуться лица, как в момент дернулся и дико взревел, практически не открывая век:

— Ушла, Сука! — ударил, пнул меня от себя, отчего не удержалась на краю — и тотчас грохнулась на пол. Взвизгнула невольно, чебурахнувшись об стол.

Спешно подскочил ко мне Майор, подхватил под руки и помог встать. Застыла я в растерянности. Не могу понять, что… почему. И как дальше (а это чудовище лишь причмокнуло смачно — и перевернулось набок).

Вдруг резкий выпад Виктора, уверенное движение — и схватил со стола бутылку с минералкой. Быстро открутил пробку — и перевернул над спящим Мироном, бесстыдно поливая, выливая воду тому на моську. Задергался, замахал руками, прикрыл лицо, встревоженный, но явно еще сильно пьяный Мира, грозно запричитав, давясь матом:

— Сука, блядь! Какого ***?! Я сейчас встану и кого-то вы**у стволом!

Еще миг — последние капли и, вытер, стер остатки воды с рожи. Попытка ровнее сесть (не то лечь, опираясь на спинку дивана) и навести фокус на нахала.

Невольно пошатывая головой, будто болванка, уставился поочередно — то на меня, проморгался, то на Майорова. И снова на меня:

— О-па… пи***ец. С белочкой прискакал… — вдруг рывок, усердия — и махнул отчаянно рукой передо мной. Рявкнул (язык заплелся): — Уйди, е*-**ный глюк!

— Сам ты глюк! — гневно рыкнул Виктор и стукнул, пнул ногой об его ногу. — Давай, раздупляйся — и домой поехали.

— Не поеду! Тут теперь мой дом! — обижено надул губы, что барышня. Вдруг стремительное движение — и, гравитации спасибо, перевернулся набок — плюхнулся, соскользнул со спинки на сидушку. Уткнулся носом в обивку — и смачно засопел.

И снова отваживаюсь — присела рядом. Пытаюсь повернуть, заглянуть Мирашеву в лицо. Подалась ближе и, давясь жутким амбре запойного перегара, несмело позвала:

— Мир… Мирон…

Вздрогнул. Тотчас распахнул веки. Пристальный взор мне в глаза. Поморщился.

Не ударил, не столкнул, как прежде. Напротив — вдруг движение руки и махнул перед моим лицом:

— Вот же, блядь, настырная какая… — и обмер, покорно зажмурившись. Шумный вздох.

Навалилась я ему на грудь, едва ли не прижимаясь своими губами к его: