Я потягивала коньяк и смотрела на небо. Мама стояла, глядя на меня, потом опять ушла. Я все смотрела на небо. Оно будто хотело сказать мне что-то. Я была одна, в каком-то незнакомом месте. Все притихло. Даже ребенок притих.

Шерон вернулась.

– Ты сегодня видела Фонни?

– Да.

– Как он?

– Он замечательный. Его били, но он не побит. Понимаешь? Он замечательный.

Но я была такая усталая, помню, и говорила-то через силу. Что-то вот-вот случится со мной. Я чувствовала это, сидя в кресле, глядя на небо и не двигаясь. Мне оставалось только одно – ждать. Пока не изменится путь мой.

– Кажется, Эрнестина раздобыла остальные деньги, – сказала Шерон и улыбнулась. – У своей актрисы.

Я еще слова не успела вымолвить, как раздался звонок, и Шерон пошла открывать. Что-то в ее голосе там, у двери, заставило меня вскочить с места, и рюмка с коньяком полетела на пол. Мне до сих пор помнится лицо Шерон, она стояла позади Джозефа, и мне помнится лицо моего отца.

– Фрэнка нашли, – сказал он, – далеко-далеко вверх по реке, в лесу. Он сидел в своей машине с запертыми дверцами, мотор был не выключен.

Я опустилась в кресло.

– А Фонни знает?

– Вряд ли. Пока еще не знает. Узнает только утром.

– Я поеду скажу ему.

– До утра ты туда не попадешь, дочка.

Джозеф сел рядом со мной.

Шерон резко спросила меня:

– Ты что, Тиш?

Я открыла рот сказать, сама не знаю что.

Когда я открыла рот, дыхание у меня перехватило.