Иннокентий не сопротивлялся.

— Значит, ты уже всё знаешь? — спросил он у толстухи.

— Всё, да не всё. Картами я могу людей сближать, могу их сводить, могу нападать, могу отступать, подходить и отходить, а вот думать картами за них не могу… Ты и сам это понял уже, кажется.

— Да! Удивительное дело, я думал, что Миролюб меня предал, увидев решётку и карту предательства, а это значило, оказывается, что Миролюб за решеткой, думает, что я его предал, — рассмеялся Иннокентий. — Ну, пошли, узнаем, как дела у Богдана…

— Дела не очень, если честно, — смущённо потупила глаза толстуха. — Прям, ну совсем не очень…

— А что твои карты насчёт королей говорят? — спросил Иннокентий.

— Король обязательно должен быть, говорят… На худой конец — королева, говорят, — хитро усмехнулась толстуха.

* * *

В тёмном, провонявшем прокисшими щами и перебродившим пивом помещении стояли вдоль стен широкие дубовые столы с навсегда прилипшими к ним мухами. Сальная, с отёкшим лицом блондинка в годах простуженным голосом отчитывала пацанву из-за высокой стойки, одаряя каждого из детей мелкой монетой, судя по ее тону и выражению измазанных сажей лиц мальчишек, монет она давала гораздо меньше, чем было обещано.

За столиком у входа отмачивал в пивной пене длинные седые усы старый забулдыга с красным лицом и выпученными глазами, словно бы его постоянно кто-то душил. Напротив расположился молодой фармацевт, позвякивающий при каждом движении краденными из хозяйской аптеки мензурками. Он ожесточённо махал руками перед сизым носом старого пьяницы.

Левее от них красотка в засаленной юбке очаровывала неопытного и очень стесняющегося рыжего юношу, тыкая в нос ему парой напудренных грудей с яркой чёрной мушкой и дыша ему в ухо тяжёлыми картинами о том, как бывает, если мужчина и женщина любят друг друга. Судя по всему, юноша представлял себе что-то иное, больше похожее на зефир, но женщина настойчиво пахла луком и перегаром, а глаза её горели опытом, поэтому юноша, кажется, уже начинал помышлять об уединенной монашеской жизни взамен роскоши любовных утех местной жрицы любви.

Немного осмотревшись Иннокентий заметил своих приятелей, и они с толстухой уверенно двинулись к столику у стены. Оба, и Миролюб, и Лея, склонились над маленькой фигуркой с торчащими над головой плечами, внимательно его то ли слушая, то ли разглядывая. В этой напуганной худой и бледной фигуре трудно было узнать Богдана. Иннокентий и толстуха сели за стол с товарищами, но те, увлечённые рассказом старого приятеля, казалось, не заметили их прихода. Богдан, некогда круглый и довольный всем, любящий подпустить словцо, сейчас казался мальчишкой, которого поймали за воротник, застав за кражей яблок из сада. Он во всё время разговора то смеялся, то закрывал лицо руками, глаза его наполнялись то ужасом, то слезами.