— Она была совершенно другою. Ее словно подменили.

— А долго за нею ухаживали?

— Долго… Пожалуй, все прошлое лето.

Я чуть было не прыснул со смеху: после слова «долго» он сделал паузу, и я подумал, что Валя подсчитывает какой-то продолжительный срок, — ну, скажем, два, три года, а может, и пять лет. Одно лето! Ну что же, и лето вроде бы не неделя. И тем не менее очень мало — человека же надо узнать досконально!

Валя был несколько иного мнения на этот счет:

— Да нет же, Лев Николаевич, мы с нею познакомились в Трускавце. Потом встречались в Киеве. Она познакомила меня со своей мамой. Все было нормально. Лида — прекрасный работник. Очень ее в институте любят…

— Наверное, баловали ее в детстве…

— А что особенно-то баловать? Отец ее, полковник, бросил семью. Лиду воспитали мать и отчим.

Я посоветовал ему:

— Тогда ищите причину в себе.

— Как это — в себе?

— Значит, виноваты вы.

— Это почему же? Нет, вину на себя не приму. Я к ней отношусь как нельзя лучше.

— Что же это? Вы — хороший, она — хорошая. А любви-то, видимо, нет!

— Видимо, нет, — повторил он, точно эхо.

— Как это у вас говорят? Не вмер Даныла, так болячка задавыла. Так, что ли?

— Да, так.

— Анализ имеет смысл только тогда, — убеждал я, — если в результате будет найдено решение вопроса. Но что решать, ежели нет любви?

— Верно, решать нечего, Лев Николаевич…

Мы вошли в «отдельный кабинет» шукуровского «Националя». К счастью, мы оказались нынче единственными посетителями: могли посидеть и поболтать.