Келеш в свое время немало насмотрелся на прелести турецкого эдема. Он хорошо знал изнанку внешне благопристойного султанского двора и отлично усвоил себе его звериную политику, политику, от которой никто из соседних народов не мог ждать ничего доброго. Князь видел, что и турецкое крестьянство держали в повиновении лишь сабли янычаров. И он сказал себе: «Султан вовсе не обладает божественной силой, клянусь своим мулом!». Келеш познал действительную цену словам и делам султана. Он не раз сталкивался с продажностью вельмож. Человеконенавистничество в Стамбуле проповедовалось открыто. Князь вдоволь наслушался болтовни о всемогуществе Полумесяца. Князь имел возможность сравнительно точно оценить действительную мощь султанской империи и ее аппетиты, несоразмерные с возможностью их удовлетворить.

«Разделяй и властвуй!» — такова была политика султана, и ее-то испытал владетельный князь на своей собственной шкуре вскоре после переезда в Сухум. Многочисленные князья Маршаны и Диапш-ипа подрывали единовластие Келеша, не желали подчиняться ему. При этом они тайно опирались на помощь турецких агентов. Их неповиновение все больше и больше выводило князя из себя; И он волей-неволей начал искать себе опору, ибо борьба в конце-то концов предстояла не только с ретивыми князьями, но и с самим султаном. Келеш обратил свои взоры на Север. Вести оттуда приходили обнадеживающие…

И Келеш Чачба пошел на новое обострение: отказался от уплаты дани султану. Это вызвало бурное одобрение горцев-крестьян. Для обуздания Келеша султан направил в Сухум военную флотилию.

Князь бросил клич, и за короткое время в город прибыло до двадцати пяти тысяч вооруженных всадников. Эта сила, в сочетании с пушками русского фрегата, курсировавшего у берегов Абхазии, заставила турок повернуть вспять.

Князья проявили в эти дни редкую сплоченность. Исключение составили все те же Маршаны и Диапш-ипа: первые — из вражды к Келешу и поощряемые посулами султанского двора, вторые — из безрассудной заносчивости, толкавшей их на соперничество с владетельным князем. «Мы сами с усами, мы сами с бородами», — любили шутить князья Диапш-ипа, Для владетельного князя их заносчивость была хуже занозы в боку. Он крепко призадумался и решил… Но о том, что решил — после.

Итак, турецкие корабли повернули вспять… Маршаны с трудом поверили в это отступление. Но простолюдины — те, которым уже доводилось с оружием в руках смотреть янычарам в глаза, смотреть и, не дрогнув, храбро снимать с них башки, те, которые держали, готовясь к схватке с врагом, порох сухим, — еще раз убедились в непобедимости народной мощи и еще глубже познали жестокое, беспощадное, а в сущности трусливое нутро султанского войска.