Сегодня рабочий день Ивана Гавриловича начинался скверно. Нехорошая усмешка посетителя, его брезгливые взгляды на обедающих летчиков, чудесных ребят, которых Иван Гаврилович знал, наконец самый тон человека в светлом пиджаке — все это ничего путного не предвещало.

А между тем ресторан постепенно наполнялся людьми, пришедшими сюда не только поесть, но и душевно поговорить, и повеселиться.

Теперь уже Линевский не так резко выделялся в зале. На его столике было все то же, что и на других столиках, так же ровно горела лампочка, ничем не отличаясь от остальных, и так же неприятно отсвечивали синевой перекрахмаленные салфетки, воткнутые в посеребренные кольца.

С нарастающим беспокойством наблюдал он за входившими людьми, которые садились за столики, брали в руки меню, заказывали кушанья и тем самым словно стирали ту незримую грань, какою всегда гордился Линевский, когда думал о себе как о состоятельном и выдающемся человеке.

Теперь он этой грани не замечал. Вокруг него были люди, по-видимому тоже состоятельные и солидные, и это неприятно удивило его. «Да, оказывается, многие уже могут так широко жить, как я. А впрочем, зря я сравниваю себя с ними, — подумал он, обводя ревнивым взглядом посетителей. — Сколько их, вот таких добродушных толстяков, которые ежедневно запускают лапы в карманы государства. Да и вон того, тощего, в пенсне, тоже надо будет показать Елене. Он совершенно ярко выраженный казнокрад. А вот и снабженцы — расхитители, совершают какую-то грязную сделку. Налево от них тоже сидят хищники, украшенные железнодорожными погонами, и говорят о каких-то котлах, на которых они, наверно, наживут не одну тысячу».

Так думал Линевский о посетителях, но все его суждения были несправедливы. Только двое из всех присутствующих в зале были нечисты на руку, но они не возбуждали никакого любопытства у посетителей, потому что были не очень полными и не очень худыми людьми, не носили никаких отличий и тихо вели разговор о своих желудочных болезнях, лениво пережевывая чебуреки и запивая их кавказским вином. Взгляд Линевского скользнул по ним, но не задержался ни на одну секунду.

Бархатные портьеры, колонны, люстры со множеством стекляшек, похожих на ледяные сосульки, привлекали теперь внимание Линевского.

Все это казалось прекрасным, и только люди, которые заметно повеселели, по-прежнему вызывали в нем раздражение и даже враждебность.

Постепенно его настроение портилось, и портилось оно главным образом потому, что даже старый официант и тот перестал обращать внимание на Линевского.