— Ну то отдельная история…

— Да, подумайте только — яду от колорадских жуков человек выпил!..

— Пьяный был? — тупо переспрашивает Адриан, невольно завороженный этим макабрическим отчетом.

— Не, не пьяный, там другое… Обиделся сильно. У Нинки, соседки, кошелек пропал, так она на Витьку накинулась. Ну что будто он украл. А он обиделся. На работе выпил яд, пришел домой, говорит жене: «Валя, я буду умирать». Бросились «скорую» вызывать, но поздно уже было, не откачали…

— А кошелек потом нашли! — торжествует молодица. — На выгоне! — Нинка, раззява, сама его там уронила!..

Дарина ощущает потребность сесть. Ноги внезапно сделались ватными в коленках, когда-то такое уже было, когда?.. Ах да, во Владиной ванной, когда она смывала с себя «портрет» девы-воительницы…

— Ну так и при чем здесь тот футбол?.. Будто они с того померли! Придумают тоже… лишь бы языками молоть!

Чем-то дядьку решительно не устраивает в этом случае женина мистика. Странно, думает Адриан, — сам же первым заговорил про «такое место». Или, может, дядька тоже в детстве играл в футбол человеческими черепами — и, как большинство людей, готов воспринимать идею метафизического воздаяния ровно до тех пор, пока на оскверненных могилах разбиваются чужие машины, — но никак не его собственная?.. Пока поливалка смывает с асфальта кровь незнакомцев, это еще «лайв-шоу», как на телеэкране, — а вот когда под ту же статью попадают уже односельчане, то выходит, что и я-любимый тоже не застрахован, а на такое мы уже категорически не согласны — да, Вась?..

— Я еще понимаю — церковь валить, — деловито размышляет Вась. — Это — да, там — бывало… туда, конечно, лучше не лезть… Батька рассказывал, у них в селе когда церковь валили, то кто там старался — все до года со свету сошли! Один так сразу там и разбился — с колокольни упал, когда крышу сдирать полез. Так эта колокольня неободранная и стояла, никто больше не соглашался — аж покуда, в голодовку уже, солдат не привезли… Ну так то же церковь! То я понимаю, да. А череп, ну что череп — покойник, да и всё тут!..

Дарина присела на краешек тахты, обхватив плечи руками, чтоб утихомирить дрожь. «Очень много смертей». Так сказала ей Влада во сне, когда искала для тех смертей «охранную грамоту». Вот оно как. Вот оно, значит, что.

Ее снова передергивает знобкой дрожью: ангел смерти пролетел. Вчерашний разговор с Вадимом, еще не заспанный и не выветренный из живой памяти, теперь поражает ее, словно в кривом зеркале, своей жуткой абсурдностью: как кривляние сумасшедшего или как тот детский футбол с черепом вместо мяча — какой-то развязно-пародийной, гротескной несовместимостью со всем, что происходит сейчас перед полотном Влады: Дарина почти физически ощущает плотное тепло, пышущее от него, — как от куска свежесодранной шкуры. Владка, Владуха. Байкерша, гонщица, девочка-победительница… Ох, да плевать на все эти гребаные победы, не в них дело, как же все те охломоны не почувствовали главное: ты была гениальной художницей, девочка моя, с какой же неудержимой силой тебя несло — глаз не оторвать, и как же никого не нашлось, чтоб тебя подстраховать?..