В это мгновение той, которая не может не наблюдать за ними обоими со стены через искалеченный, припухший-заплывший постерами глаз своей картины, должно быть хорошо видно, что и Адриана, и Дарину одновременно накрывает короткой, как промельк молнии, вспышкой дежавю: глядя, как Дарина, подхватив сумочку, выскакивает за дверь, Адриан вспоминает точно такую же недавнюю сцену в «Купидоне» — совпадение поражающее, как повтор в танце одной и той же фигуры, почти rewind, но все-таки не rewind, — кое-что изменилось, всегда кое-что меняется, и высветленные в нашем сознании элементы «тогда» и «сейчас», хоть и перекликаются друг с другом, как в геометрическом орнаменте, при всей кажущейся конгруэнтности все же никогда не бывают стопроцентно тождественны: на этот раз, понимает Адриан, ему не стоит за ней бежать — она действительно сейчас вернется, она сказала правду, она в порядке…

Ну а Даринино дежавю приходит прямым продолжением еще неостывшего, еще плавающего у нее в голове кусками грязной пены вчерашнего торга с Вадимом: в наивной попытке дядьки с женой, уже припертых к стене, все еще что-то откусить и спрятать за щекой она узнает тот самый элемент поведенческой матрицы, с которым столкнулась накануне, ту самую «депутатскую программу» — с каждой мели страгиваться так, чтобы удержать за собой контрольный пакет акций, — и именно в это мгновение, когда Вадим с Кукушкиным семейством соединяются у нее в сознании воедино, и второе передразнивает первого, накативший на нее хохот стихает, как внезапный весенний ливень — как анекдот, который перестает быть смешным, чуть только его объяснят, — и она, еще по инерции удивления покачивая головой: ну и ну, это ж надо такое!.. — шмыгая носом, нащупывает в сумочке пачку бумажных носовых платков — и толкает целомудренно прячущуюся в закутке белую пластиковую дверь, на которой гордо, словно начищенная солдатская бляха, сияет писающий мальчик…

В ванной пахнет потом и парфюмом: зажиточный дом, выстроенный с соблюдением всех городских стандартов. Из зеркала над умывальником на Дарину смотрит женщина, которую она где-то видела, но в первое мгновение не узнает: то ли клоунесса, то ли леди Дракула. Нет, скорее актриса немого кино, умывающаяся в гримерке: съемка закончена, роль отыграна. (Та страшная красавица с разлитым под кожей огнем, что один раз мелькнула из-под художественного грима, больше не повторится — да и некому ее больше гримировать…) Тушь размазалась вокруг глаз густыми, хищными черными веерами, и все еще несколько полоумные, как пьяные от хохота, глаза на контрасте светят из этого гротескного обрамления какой-то странной отстраненностью: словно уставившись во что-то невидимое. Что-то вне зоны досягаемости.