Он не останавливается на достигнутом, но, поскольку живот уже ощутимо вздулся, теперь лишь снимает пробы, переходя от блюда к блюду в поисках чего-нибудь такого, что наконец подавило бы чувство ноющей пустоты внутри. Грецкие орехи… Вареный кальмар… Мягкий желтый сыр… Варенье из айвы… Пурпурные лепестки розы в сахарном сиропе… Заливная рыба… Белые побеги какого-то незнакомого ему растения… Помнится, нечто подобное происходило с ним при взятии Туниса, когда янычары обыскивали дом за домом в старом городе, охотясь на уцелевших испанцев. Щемящее, отчаянно-безысходное, необъяснимое чувство. Что же такое внутри него никак не может насытиться?

Когда он приступает к вяленой миланской колбасе, в комнату влетает Тристан. Черты его красивого лица выражают опасение и решимость, словно он ожидает застать здесь толпу головорезов в капюшонах и масках. Не зная его порывистого нрава, можно было бы подумать, что этот человек замешан в какой-то грандиозной и гибельной авантюре.

— Веттор! — восклицает он. — Вот вы где! Наконец-то я вас нашел!

Гривано спокойно рассекает ножом покрытую благородной плесенью колбасную оболочку.

— Ну да, я здесь, — отвечает он не очень внятно, поскольку еще не дожевал предыдущий кусок. — А вы где пропадали? Я не знаю никого из этих академиков. Как, по-вашему, мне…

— Идемте! — прерывает его Тристан. — Надо поспешить. Ноланец вот-вот начнет выступление.

— Одну минуту, пожалуйста. Видите, я кушаю.

— Быстрее! — Тристан хватает его за рукав. — Идемте! Идемте же!

Гривано кладет несколько ломтиков колбасы на кусок хлеба и следом за Тристаном выходит в коридор. Однако они направляются не в сторону зала, а куда-то вглубь дома. На ходу Тристан достает из кармана сложенный листок, разворачивает его и протягивает Гривано.

— Вот, взгляните, — говорит он.

На желтой бумаге изображен продолговатый предмет, зауженный с одного конца наподобие груши или сушеного инжира. Гривано смотрит на рисунок, поворачивает листок так и этак, но ничего не понимает.

— Это должно сработать, — говорит Тристан. — Как вы считаете?

Гривано смотрит на него с недоумением. А Тристан ожидает ответа. Похоже, он намерен возобновить какой-то давний разговор, напрочь выветрившийся из памяти Гривано.

— Что именно должно сработать? — спрашивает Гривано.

Тристан тычет в бумагу длинным пальцем.

— Вот это, — говорит он.

— А что здесь нарисовано? Материнское чрево?

Тристан резко останавливается, бросает на Гривано леденящий взгляд и выхватывает листок из его пальцев. Потом прикладывает бумагу к стене, достает из складок мантии карандаш и, послюнявив его кончик, проводит дополнительные линии по бокам широкой части изображенного предмета, как будто утолщая слизистую оболочку матки.